"Иван Фотиевич Стаднюк. Человек не сдается " - читать интересную книгу автора

столовой всегда требовал добавки) и ворчливым характером (он был недоволен
всем на свете: частым посещением бани и редким увольнением в город,
придирками старшины в казарме и чрезмерной заботой преподавателей о том,
чтобы курсанты конспектировали лекции). Сейчас это был совсем другой
Морозов - довольный собой и всеми, сияющий и не в меру разговорчивый.
Не дав Петру раскрыть рта, он подхватил его чемодан и понес в свое
купе, где сидел, томимый бездельем, третий их товарищ по роте, такой же
вновь испеченный политработник - младший политрук Гарбуз...
Опять говорили о том, кто куда назначен, вспоминали командира роты
старшего лейтенанта Литвинова. Литвинов, прощаясь со своими бывшими
подчиненными, то ли в шутку, то ли всерьез советовал не спешить с женитьбой.
"Послужите, осмотритесь, - напутствовал бывалый армеец, - может, в академию
кто надумает поступить. А женитьба не уйдет..."
- Видать, горький урок получил наш командир роты, - глубокомысленно
рассуждал сейчас Морозов.
Младший политрук Гарбуз - вислоносый чернобровый кубанец, - сверкнув
глазами, стукнул своим огромным кулачищем по острой коленке и категорически
заявил:
- А я все равно женюсь! В первый же отпуск.
И Гарбуз, тая в уголках губ счастливую усмешку, нарочито грубовато стал
рассказывать, что в Краснодаре ждет не дождется его девушка, да такая
девушка, что по ней хлопцы всей Кубани сохнут.
Маринин слушал товарища и улыбался. Улыбался своим мыслям. Нет, он,
Маринин, никогда не сумел бы так просто и открыто рассказать кому-нибудь о
своей любви. Да и зачем рассказывать? Где найдешь такие слова, чтобы
передать, сколько настрадался Петр Маринин из-за Любы Яковлевой?
За разговорами и воспоминаниями не заметили, как поезд сбавил ход и за
окном поплыли привокзальные здания.
- Киев! Подъезжаем! - заволновался Петр, бросив на стриженую голову
фуражку и надвинув ее на крутой лоб. Схватив чемодан и плащ, он в волнении
кинулся к дверям купе, но здесь ему преградил дорогу Гарбуз.
- Не спеши, хлопец. Так не годится, - Гарбуз деловито вырвал у Петра из
рук чемодан и, сдвинув черно-смоляные брови, приказал Морозову: - Бери,
Виктор, его плащ! Проводим жениха с музыкой.
- Не надо, ребята!.. Не выходите на перрон, неудобно, - смущенно
отбивался Петр.
- Ха! Ему неудобно! - басовито рокотал Гарбуз, направляясь в выходу. -
Сейч-ас познакомлюсь с твоей Любой. Имей в виду, и отбить могу...
И вот они все трое, одетые в новое, с иголочки, командирское
обмундирование и хромовые сапоги, стоят на людном говорливом перроне. Из
глубокой сини неба поднявшееся солнце лило слепящие потоки света, в которых
клубилась станционная гарь, искрились вокзальные окна и смеялись на
перронном асфальте лужицы воды.
Петр Маринин, тонкий, подтянутый, с литыми плечами и крепкой грудью,
пламенея румянцем под смуглой кожей лица, взволнованно и нетерпеливо
оглядывался по сторонам.
- Где же твоя Люба? - скрывая за беспечным тоном тревогу, удивлялся
Гарбуз.
- Видать, телеграмму не получила. Это точно, - высказал благополучную
догадку Морозов, стараясь не встретиться взглядом с Петром.