"Иван Фотиевич Стаднюк. Меч над Москвой (про войну)" - читать интересную книгу автора

говорит однажды: "Владимир Ильич самый дисциплинированный плательщик
членских партийных взносов. А ведь он очень занят. Что, если я предложу
ему присылать с деньгами своего секретаря?" Я возьми да и скажи тогда
Антонову: "Товарищ Ленин ответит, что коммунист никому не должен доверять
свой партийный билет..." И именно эти самые слова сказал Владимир Ильич
Антонову. Честное слово!
- Интересный факт, - серьезно заметил Лукин. - Теперь мы будем величать
тебя не только членом Военного совета, но и главным пророком армии.
- А знаете, почему я угадал ответ Ленина?.. - разгоряченно спросил
Лобачев. - Однажды в кремлевской парикмахерской я попытался уступить
очередь Владимиру Ильичу: "Садитесь, Владимир Ильич. Я подожду". А он в
ответ: "Очередь - это порядок. Она для того и существует, чтобы ее все
соблюдали". И усадил меня в кресло... Это, братцы мои, была самая долгая в
моей биографии стрижка...

4

А ночью поступила еще одна телеграмма от маршала Тимошенко. По ее
содержанию генерал Лукин утвердился в догадке, что в штабе фронта царит
крайне напряженная атмосфера, а сам Тимошенко испытывает чрезмерную
нравственную усталость. И еще мнилась Михаилу Федоровичу чья-то активная
предвзятость "в верхах" по отношению лично к нему. Лукину казалось, что,
будь на его месте другой командарм, с иной судьбой, не стал бы Военный
совет пугать его судом военного трибунала, если армия, которой он
командует, не отобьет у немцев Смоленск. И эта догадка лишала последних
сил, ибо когда вырывал час для сна, мысли с тиранической беспощадностью
вновь и вновь обращались к последним телеграммам и тут же, рождая в сердце
боль, уносили в совсем недавнее прошлое.
Впрочем, это недавнее уже маячило в памяти до неправдоподобия далеко,
будто в полузабытых сновидениях. А вот мучило, бередило душу,
перекидывалось зыбким мостком в сегодняшний день и объединялось с
грезившейся бедой, может, даже такой тяжкой, какая случилась с первым
командующим Западным фронтом генералом армии Павловым и его ближайшими
соратниками.
Душевные травмы всегда пробуждают страстную энергию памяти. До сих пор не
мог Михаил Федорович смириться с несправедливостью, испытанной в 1937
году. Часто память возвращала его в те времена, когда он, военный
комендант Москвы, был привлечен к партийной ответственности за
"притупление классовой бдительности". Все началось с чьего-то письма из
Харькова, утверждавшего, будто комбриг Лукин, являясь с 1929 по 1935 год
командиром стрелковой дивизии в Харькове, поддерживал там дружеские связи
с начальником управления железной дороги и одним из политработников
военного округа, которые потом были разоблачены как враги народа.
Так родилось на свет его персональное партийное дело.
Вначале Михаил Федорович воспринял это как нелепость. Да и все вокруг
благодушно посмеивались: нашли, мол, повод для промывания косточек
коменданту столицы. Но вот открылось собрание. Докладчик начал почему-то
страстно и довольно картинно рисовать ситуацию: командира дивизии Лукина,
как выяснилось, опутали дружескими связями ныне разоблаченные враги
народа. Будучи военным комендантом Москвы, он скрыл это. К чему все могло