"Иван Фотиевич Стаднюк. Исповедь сталиниста (про войну)" - читать интересную книгу автора

самоотречение. Ведь стоит только напомнить иному читателю, что в годы
войны были, прямо скажем, иные мерки жизни, иные оценки достоинств
человека как воина или труженика, что было иное суждение о человеческих
радостях, горестях и в целом - о человеческом счастье, стоит начинающим
жизнь юноше или девушке задуматься над этим, как воспламеняется великая
очистительная сила - их совесть - и начинает быть строгим судьей,
взыскательным наставником и надежным врачевателем.
Но это лишь один из многих аспектов, которые, может даже подсознательно,
тревожат писателей военной темы, когда они садятся за свою очередную
книгу. Главное же, смею заметить по собственному опыту, гнетет забота, как
выстроить и наполнить повествование большой правдой жизни, судеб и
характеров, чтобы книга привнесла что-то новое, важное, хоть в какой-то
мере обогащающее уже существующую литературу о Великой Отечественной
войне. И, разумеется, всегда тревожит мысль, чтобы написанное тобой
вплелось, пусть маленькой веточкой, в вечно живой венок народной памяти на
надгробии погибших героев, коих миллионы...
Сейчас, конечно, легко из звучных слов слагать цветистые фразы. А вот тем
людям, которые первыми испытали страшную сумятицу чувств, вызванных
внезапным нападением врага, было очень нелегко. Я говорю об этом с
пониманием всей трагичности сложившейся в приграничных районах ситуации,
потому что в ту пору сам находился там. Как развертывались приграничные
сражения, сейчас хорошо известно по документам-учебникам, мемуарным и
художественным произведениям. Но тогда, в июне 1941 года, даже для тех,
кто руководил первыми сражениями, многое было неясно, не говоря уже о нас,
рядовых и командирах начальных звеньев. Каждому из нас тогда казалось, что
ты находишься на самом трудном участке, в центре событий, и всех нас не
покидала мысль: остановить врага, выстоять, а если погибнуть, то успеть бы
прежде узнать, что происходит...
Погибли многие тысячи, так ничего и не узнав. Многие, умирая, полагали,
что началась не война, а вооруженная пограничная провокация. И вышестоящим
штабам, вплоть до Генерального штаба, в первые дни войны, видимо, очень
трудно было оценивать обстановку, хотя бы и потому, что заброшенные в наши
прифронтовые тылы переодетые в форму командиров Красной Армии, милицейских
работников и в иные одеяния немецкие диверсанты разрушали линии связи,
применяя изуверскую хитрость, истребляли на дорогах наших так называемых в
то время делегатов связи.
Казалось, гитлеровские дивизии смогли с ходу сломить сопротивление наших
войск и торжественным маршем устремиться в глубь советской территории.
Адольф Гитлер на это, между прочим, и рассчитывал.
За три дня до нападения Германии на СССР, 19 июня 1941 года, германское
верховное главнокомандование поторопилось издать директиву № 32, в которой
излагались задачи гитлеровских войск после победы над Советским Союзом.
Вот их суть: завоевание Средиземного моря, Северной Африки, Ближнего и
Среднего Востока при одновременном возобновлении "осады Англии". Вслед за
этим нацистскому руководству казалось возможным порабощение Индии и
перенесение боевых действий на территорию США.
Первые успехи немецко-фашистских войск, их выход в южные районы Эстонии, к
Пскову, на рубеж среднего течения Северной Двины и Днепра, были расценены
гитлеровским руководством как полный выигрыш войны против Советского Союза.
Вот что заявил 4 июля 1941 года Гитлер на совещании в ставке: "Я все время