"Визитная карточка флота" - читать интересную книгу автора (Плотников Александр Николаевич)

Глава 6

Урманов спускался по трапу в будущий боевой информационный центр, осторожно ставя ноги на заляпанные краской ступени. Неожиданно снизу донеслось пение. Звонкий женский голос выводил:

Отпустили сто рублей

На постройку кораблей…

«Ишь ты, резвятся красны девицы», — усмехнулся Сергей, нарочно затопав яловыми сапожищами, чтобы услышали внизу. Действительно, песня сразу же оборвалась.

В неуютном без иллюминаторов помещении при свете переносных ламп работали маляры. Слепящие лучи переносок ударили в глаза командиру, заставив на момент зажмуриться.

— Душевно поете, девчата, — сказал он, поздоровавшись.

— А мы сочетаем приятное с полезным, — ответила Снеговая, выходя на середину отсека.

— Рад вас видеть, Ирина Петровна, — учтиво поклонился Сергей.

— Мы вас, товарищ командир, тем более. Такие женихи на дороге не валяются, — картинно подбоченясь, ответила она.

«А все-таки хороша, мерзавка», — любуясь ею, беззлобно подумал Урманов. Нет ничего удивительного, что охмурила она взбалмошного Игоря Русакова. Их часто видят вместе то в ресторане, то на танцевальной площадке городского парка.

— Напрасно вы, товарищ командир, пригожих ребят нам в помощь не выделили, — продолжала балагурить Снеговая. — Давно бы уже и здесь, в БИЦе, и в посту управления монтажники вкалывали…

— Вы-то себя не обделили, товарищ бригадир, — улыбнулся Сергей.

— Я за всех своих подружек душой болею, — не замешкалась она с ответом. — Нам ведь до ваших лет в невестах ходить нельзя!

— График работ вам известен? — чтобы пересилить неловкость, спросил Урманов.

— Я на планерках мух не ловлю, — ответила Снеговая.

— Ну добро, — скомкал разговор Урманов и затопал обратно по трапу. Снизу донесся дружный хохот, который окончательно разозлил Сергея.

На палубе под горячую руку ему подвернулся спящий в укромном уголке рабочий, судя по заплывшим глазам, с тяжкого похмелья. Сергей приказал выставить лодыря с корабля, а сам медведем вломился в диспетчерскую.

— Давай поменяемся ролями, Серега! — парировал его наскоки Павел Русаков. — Ты корабль строй, а я стану порядки наводить. Что, не хочешь? Тогда хватит мелочиться. Разве можно в таком большом деле обойтись без изъяна? Да завтра этот самый Канарейкин на трезвую голову двойную норму выдаст. А уволю я его по твоему настоянию, ты мне на его рабочее место своего матроса поставить?

— Не поставлю.

— То-то же! А мне что прикажешь делать без Канарейкина? Он у меня сварщик-ювелир…

— Да пойми ты, Павел, твои разгильдяи мою команду разлагают!

— Вот ты своими-то побольше и занимайся. Да с помощников спрашивай построже. Вон сколько их у тебя ходит, и все с нашивками до локтей!

Урманов и сам понимал, что погорячился. Он видел: мелкие неурядицы все-таки не влияют на общий ход строительно-монтажных работ. С каждой неделей «Горделивый», как копилка монетами, наполнялся новыми механизмами и устройствами. Зато и заводчан на нем прибавлялось. Появилось много смежников из субподрядных организаций, которые подчинялись главному строителю сугубо формально и таили от него многие фирменные секреты.

— Вот и попробуй совладай с таким разношерстным народом! — огорченно вздыхал Павел. — Фирмачей полным-полно, а стрелочник по-прежнему один я…

Правда, — и в этом командир имел возможность убедиться, — в налаживании отношений со смежниками главному строителю помогал ведущий конструктор Георг Томп, авторитет которого на всех уровнях был велик.

Как-то раз, когда они утром, по обыкновению, сидели втроем в диспетчерской, Томп вынул из кармана почтовый конверт.

— Письмо получил от Яна, — улыбнулся он. — Скоро они двинутся рейсом на Кубу. И знаете, Павел Иванович, кто идет у них судовым врачом? Ваша сестра Татьяна!

Урманов невольно вздрогнул при этом сообщении и с удивлением глянул на Павла: «Неужели тот до сих пор не знал?»

— Ударилась в бега от мужа, от родных… — сердито проворчал тот, давая понять, что разговор ему неприятен.

Тогда Сергей сам предпринял обходной маневр.

— На каком судне плавает ваш сын? — спросил он Томна.

— На сухогрузе «Новокуйбышевск». Это полуавтомат нового типа. Пятитысячник финской постройки…

— Экипаж на нем большой?

— Полагаю, человек пятьдесят…

— Наверное, сплошная молодежь?

— Капитан на нем опытный, Семен Ильич Сорокин, старый балтиец. Я когда-то сдавал ему судно…

— А женщин на таких судах много плавает? — продолжал выведывать Урманов.

— Полагаю, не больше трех-четырех. Поварихи, буфетчица, дневальная, иногда врач, совсем редко маркони — значит радистка… Все-таки моряк профессия не женская.

— Рейс будет долгим?

— Сдадут генеральный груз в Гаване, забункеруются там сахаром и через Суэцкий канал пойдут в Находку. Так пишет Ян…

Опытному моряку нетрудно было прикинуть в уме примерное время плавания. С учетом стоянок выходило больше полугода. Но Сергей понимал еще и то, какими долгими кажутся дни вдали от дома. Не зря же случаются в далеком океане такие парадоксы, когда после пересечения линии перемены дат можно угодить из дня нынешнего обратно в день вчерашний.

— Слышь, Серега, — окликнул Урманова копавшийся в груде монтажных схем Павел. — Подбрось мне на сегодня десятка три гавриков. Люди позарез нужны!

— Ни одного матроса. У нас строевые занятия.

— Тебе что важнее, корабль побыстрее получить или подметки протереть?

— Мне важно наладить организацию службы. Без нее твоей чудо-технике грош цена будет в море.

— Значит, ты в головы своих матросов хочешь знания через ноги вбить?

— Зато твоих ювелиров ноги не всегда твердо держат, — съехидничал Урманов.

— Ох и зануда ты, Сергей. Потому и бабы с тобой не уживаются…

Урманов резко повернулся и поспешил к выходу.

— Обиделся, — кисло ухмыльнулся Павел. — Умный парень, но самолюбив, как прима-балерина.

— Ум, труд и самолюбие делают обыкновенных людей великими, задумчиво произнес Томп.

Урманов тем временем торопился к заводской проходной, то и дело поглядывая на часы. Ровно в десять он был на плацу, где в двухшереножном строю стоял весь экипаж «Горделивого».

Раздалось протяжное «смир-рноо!», от строя отделился офицер и со вскинутой под козырек фуражки рукой подошел к командиру.

— Товарищ капитан второго ранга! — прищелкнув каблуками, четко начал рапортовать он. — Экипаж ракетного крейсера «Горделивый» для строевого смотра построен. Старший помощник командира капитан третьего ранга Саркисов.

Старпом сделал шаг в сторону, пропуская вперед командира, и повернулся кругом. Чуть приотстав, сопроводил Урманова к середине строя.

— Здравствуйте, товарищи! — на одном дыхании выкрикнул Урманов.

— Здравия… желаем… товарищ… капитан… второго… ранга! шестикратно пророкотали шеренги.

Разрешив стоять «вольно», командир направился к правому, офицерскому флангу. Почти весь командный штат был укомплектован молодежью, на погонах которой поблескивали по две-три, реже по четыре звездочки. Урманов даже посетовал на такое положение в отделе кадров. «Молодость — это недостаток, который быстро проходит!» — успокоил его один из кадровиков. В деликатное положение поставило командира и назначение к нему старпомом Саркисова, закончившего академию в одной с ним группе. Все три учебных года слушатели были на одинаковом положении, называли друг друга в лучшем случае по имени-отчеству и, уж конечно, на «ты».

Урманов шел вдоль строя, пожимая руки офицерам, и невольно вздрогнул, увидев перед собой лейтенанта Русакова. Тот стоял, понуро наклонив голову, в куцем и несвежем кителе, с разошедшимися складками на давно неглаженных брюках.

«Прошастал, стервец, всю ночь и форму не привел в порядок, — сердито подумал командир. — Как же с ним поступить? Прогнать со смотра? Но ведь в строю стоят подчиненные Русакова… Не обратить внимания? Значит, бросить тень на собственный авторитет…» Он стоял в нерешительности, забыв даже подать руку офицеру, пока его не осенило:

— Лейтенант Русаков, — сказал он ледяным тоном. — Прошу вас подменить дежурного по казарме и направить его сюда.

— Есть подменить дежурного, — пряча усмешку, повторил приказание Игорь. Неторопливо вышел из строя и, не оглядываясь, зашагал прочь.

Второй раз за это утро было испорчено настроение Урманова. Он с облегчением вспомнил о том, что отказался от приглашения Русаковых. Иначе ему пришлось бы встретиться со своим нерадивым подчиненным за одним столом. Игорь жил не в казарме, а на квартире у дяди.

Когда строевой смотр закончился и команду повели на обед в столовую, Урманов задержал на минутку старшего помощника.

— Иван Аркадьевич, — обратился он к Саркисову по имени-отчеству, как бывало в академии. — Ты проверял форму одежды офицеров?

— Так точно, товарищ командир, — бодро подтвердил старпом, старательно выговаривая шипящие звуки. И все равно вместо «ч» у него получалось «сч», вместо «щ» выходило «шч».

— И ты не обратил внимания на безобразный вид лейтенанта Русакова?

— Почему не обратил? Я предложил ему переодеться, он сказал, что нет у него другого кителя.

— Тогда почему вы оставили его в строю? — непроизвольно перейдя на «вы», раздраженно воскликнул Урманов.

— Как же можно, товарищ командир? Он же сын командующего нашей эскадрой контр-адмирала Русакова!

— Прежде всего он наш с вами подчиненный, старпом! И требовать с него надо безо всяких скидок.

— Понял, товарищ командир. На будущее учту.

Поздним вечером в каюту Урманова заглянул капитан третьего ранга Валейшо.

— Я не помешаю? — деликатно осведомился он.

— Входите, Федор Семенович, безо всяких церемоний, — откликнулся Сергей.

Валейшо присел на краешек куцего диванчика, притулившегося к стене неподалеку от рабочего стола.

— С утра до ночи в заботах? — улыбнулся он, заметив стопку наставлений с многочисленными закладками.

— Готовлю групповое упражнение с офицерами, — поднял голову от стола командир. — Хватит им заниматься мастеровщиной.

— Мастеровщиной… — повторил последнее его слово замполит. — У вас это прозвучало как ругательство. А ведь на мастеровом люде вся наша промышленность держится, только называем мы его иначе — рабочим классом.

— Против рабочего класса я ничего не имею, — зыркнул на него колючим взглядом Урманов. — Сам из мастерового клана вышел. Только подсобничать заводским рабочим наши матросы больше не будут.

— А как же классовая солидарность, взаимовыручка? — снова улыбнулся Валейшо.

— Не надо громких слов, Федор Семенович, ими из бомбомета не выстрелишь. Нам с вами, между прочим, надо постараться, чтобы матросы не только знали, но и умели применить в бою технику и оружие.

— Вот в этом я с вами совершенно согласен, товарищ командир! Потому-то и нужна золотая середина между теорией и практикой… Впрочем, я зашел к вам по другому делу.

— Слушаю вас внимательно.

— На днях у нас выборы комсомольского комитета. Как вы смотрите на то, чтобы рекомендовать в секретари главного старшину Хлопова? По-моему, парень он серьезный, принципиальный.

— А комсомольцы его поддержат?

— Думаю, да. Он один из самых авторитетных старшин в экипаже.

— Ну что ж, я не возражаю.

— И еще, — замполит смущенно замялся, — один деликатный вопрос… Не могли бы вы потолковать с лейтенантом Русаковым? Я знаю, он вырос на ваших глазах и очень вас уважает…

— О чем же мне с ним говорить?

— С ним что-то странное происходит, друзей у него нет, ко всему безразличен, на службу приходит как на принудиловку…

— Все это больше по вашей части, Федор Семенович, — пряча усмешку, сказал Урманов.

— Пробовал, только ничего у меня не вышло, — бесхитростно ответил замполит.

— Добро, я попытаюсь разговорить лейтенанта Русакова, — согласился Урманов, красноречиво поглядывая на палубные часы, висящие на стене. На языке вертелся банальный вопрос: не пора ли гостю домой, но Сергей вовремя спохватился, вспомнив семейную историю замполита. Три года назад Валейшо овдовел, остался с двумя сыновьями-погодками, старший ходил тогда в первый класс. Помаявшись один с детьми около полутора лет, Федор Семенович женился вторично, привел в дом супругу намного моложе себя. Говорят, жили они поначалу дружно, мачеха была внимательна к мальчишкам до тех пор, пока не родила дочку. Как часто бывает в таких случаях, собственное дитя заслонило ей весь белый свет, а сердце отца оказалось разорванным надвое… «Все мы мастаки по чужим душам, — косясь на застывшего в невеселой позе заместителя, размышлял Урманов. — Зато в своей не всегда можем разобраться…»

— Может, перехватить для вас дежурную машину? — негромко осведомился он, чувствуя, что пауза слишком затянулась.

— Спасибо, Сергей Прокофьевич, — встрепенулся Валейшо. — Поздно уже, мои все спят. Переночую в лейтенантской каюте, там есть свободная койка.

Когда Валейшо, пожелав спокойной ночи, ушел, Сергей быстро разделся и юркнул под одеяло. Но пожелание замполита не сбылось, долго еще лежал Урманов без сна, думая о своем.

…С Ниной он познакомился в одном из крымских санаториев. По вечерам, когда спадала жара, Сергей обычно приходил на волейбольную площадку. Он слыл хорошим игроком, его косые резаные удары никто не мог принять. Правда, для такого удара пас требовался особый: резкий и точный, а толковых разыгрывающих в команде Сергея не было, потому мяч нередко врезался в землю за чертой площадки.

Но вот однажды на задней линии появилась высокая и стройная молодая женщина в капроновой сеточке, под которую были упрятаны пышные темные волосы. Сначала Сергей даже разозлился, увидев ее на месте своего мало-мальски способного партнера, но вскоре получил от нее такой точный пас, что мяч гвоздем врезался в угол площадки соперников. Вскоре они понимали друг друга с полувзгляда.

— Вы из сборной страны? — кокетливо спросила она, когда матч был выигран с сухим счетом.

— Увы, такой чести не удостоился, — в тон ей ответил Сергей, — но был чемпионом ВВМУЗов.

— Чемпионом чего? — не поняла она.

— Высших военно-морских учебных заведений, — пояснил он.

— Так вы моряк?

— Капитан-лейтенант флота российского Сергей Урманов к вашим услугам! — церемонно представился он. Тогда он носил звание, которым очень гордился и считал его самым красивым из всех существующих в армии и на флоте.

— Нина Пайчадзе, аспирант, — сняв сеточку и рассыпав по плечам водопад волос, назвалась она.

— У вас знаменитая спортивная фамилия! — улыбнулся Сергей. — Вы не сестра центрфорварда тбилисского «Динамо»?

— Кажется, он мне приходится дальним родственником.

— Но уж вы наверняка были чемпионкой Грузии!

— Ошибаетесь, я родилась и выросла в Москве. Кстати, мама у меня русская.

Видимо, она походила на мать. Овал лица был у нее славянским, нос без горбинки. Только восточная глубина карих глаз да волосы цвета воронова крыла свидетельствовали о примеси грузинской крови.

После ужина Сергей пригласил новую знакомую на танцы. Когда он в белой флотской тужурке, а Нина в парчовом с блестками бальном платье появились на летней веранде курзала, им присудили приз как самой эффектной паре. До конца заезда они ни одного вечера не провели врозь.

Свадьбу сыграли осенью в «Украине» — недавно открывшемся новом ресторане Севастополя. Поселились временно на квартире у отца Сергея, который только что вышел в отставку и очень томился одиночеством. Прокофий Нилыч души не чаял в невестке, открыто гордился ее красотой.

Потом Сергей, в ту пору помощник командира эскадренного миноносца, ушел в длительное плавание и, оставшись один на один со своими мыслями, почувствовал, как наступает отрезвление… Он понял, что не было любви, а было только увлечение уже потому, что Нина не заслонила в его мыслях Татьяну…

Когда он вернулся, в их отношениях не стало прежней искренней близости, а всегда веселая и жизнерадостная Нина заметно сникла. Сергей понимал, что долго так продолжаться не может.

Они разошлись, не прожив вместе года, расстались без ссор, без взаимных обвинений, даже провели прощальный вечер в кафе, а назавтра Нина вернулась в Москву. Развода не оформляли, лишь после, несколько лет спустя, она написала Сергею, что встретила хорошего человека, и попросила письменного согласия на развод. Нина вышла за своего творческого руководителя — профессора, и Сергей от чистого сердца пожелал ей счастья.