"Освальд Шпенглер. Пессимизм ли? Ответ моим критикам" - читать интересную книгу автора

И тут я подхожу к вопросу о пессимизме. Когда в 1911 году я, под
впечатлением Агадира, внезапно открыл мою "философию", над
европейско-американским миром властвовал плоский оптимизм дарвинистической
эпохи. Поэтому, из внутреннего протеста, я в заглавии моей книги сознательно
подчеркнул ту сторону развития, которую тогда никто не хотел видеть. Если бы
мне пришлось выбирать сегодня, то я постарался бы найти другую формулу
против столь же плоского пессимизма. Я меньше, чем всякий другой, считаю
возможным к оценке истории подходить с готовыми шаблонами.
Но, действительно, в вопросе о "цели человечества" я - принципиальный и
решительный пессимист. Человечество для меня - зоологическая величина. Я не
вижу нигде прогресса, цели, пути человечества, кроме как в головах
западно-европейских филистеров прогресса. Я не вижу даже никакого духа и уж
во всяком случае никакого единства стремлений, чувств и понимания в этой
простой массе населения, именуемой человечеством. Осмысленную направленность
жизни к некоторой цели, единство души, воли и переживания я вижу только в
истории отдельных культур. Это есть нечто ограниченное и фактически
существующее, но именно поэтому оно содержит в себе сознательные цели,
достижения и затем новые задачи, состоящие не в этических фразах и общих
принципах, а в осязаемых исторических целях.
Кто это называет пессимизмом, тот руководится банальной мудростью
своего затверженного идеализма. Для него история - шоссейная дорога, по
которой плетется человечество, всегда в одном и том же направлении, всегда с
каким-нибудь философским общим местом перед глазами. Философы давным-давно
установили, правда, каждый по-иному, но все же каждый единственно правильно,
в каких благородных и абстрактных словесных созвучиях должна быть выражена
истинная цель, но для оптимизма требуется еще, чтобы мы все больше
приближались к ней, никогда ее не достигая. Достижимый конец противоречил бы
идеалу. Если кто-нибудь протестует, то он - пессимист.
Я постыдился бы жить с такими дешевыми идеалами. В них есть трусость
прирожденных затворников и мечтателей, которые боятся посмотреть
действительности в лицо и в двух-трех трезвых словах поставить себе
действительную цель. Им непременно нужны всеоб'емлющие принципы, сияющие им
из каких-то далей. Это успокаивает тревогу тех, кто утратил способность к
дерзновению, к отваге, ко всему, что требует силы действия, инициативы,
личного превосходства. Что на них такая книга, как моя, может подействовать
уничтожающе, это я знаю. Из Америки мне писали немцы, что она действует, как
холодный душ, на тех, кто исполнен решимости быть чем-нибудь в жизни. Кто
рожден для слов и мечтаний, тот впитывает в себя яд из каждой книги. Я знаю
этих "юношей", которыми кишат все литературные и художественные кварталы и
все высшие учебные заведения; от обязанности быть энергичными их освобождал
сначала Шопенгауер, а потом Ницше. Теперь они нашли себе нового
освободителя.
Нет, я не пессимист. Быть пессимистом значит: не видеть впереди никаких
задач. Я же вижу так много задач еще не решенных, что боюсь, что у нас не
хватит для них времени и людей. Наука права находится еще в зачаточном
состоянии. До сих пор она была почти только филологией. Политическая
экономия вообще еще не стала наукой. История еще только открывает свои
важнейшие - для нашей жизни - объекты.[1] О политических, экономических и
организационных задачах нашего будущего я здесь не говорю. Но наши идеалисты
ищут другого: они ищут удобного миросозерцания, системы, которая обязывает