"Дидо Сотириу. Земли обагренные кровью " - читать интересную книгу автора

вечер. Фонарщики длинными шестами зажигали газовые фонари. Красиво одетые
женщины в экипажах ехали в клуб, в гости, смуглые девицы в платьях с
глубокими вырезами разгуливали по улице, смеялись, заговаривали с мужчинами,
молодые парочки покупали цветы. В кофейнях играла музыка, пели певцы, а
официанты сновали с подносами, заставленными графинчиками и блюдами с
закуской. Набережная была пропитана запахами раки, свежих огурцов, жареного
мяса, рыбы. Люди, сидевшие на скамьях и прогуливающиеся по набережной,
грызли семечки, орехи, ели мороженое и конфеты. Даже в окраинных кварталах
дома выглядели дружелюбно и гостеприимно. У дверей сидели мужчины и женщины
и оживленно болтали.
Спать мне совсем не хотелось. Я только что познакомился со Смирной, но
мне казалось, что я здесь родился и прожил все мои шестнадцать лет. Когда я
наконец улегся в постель, то долго еще мысленно разговаривал со своей новой
знакомой, словно влюбленный: "Ты знаешь, что ты красавица, Смирна? Ты
прекрасна!"
Здесь, в Смирне, я мог мечтать, сколько угодно мечтать, не боясь быть
избитым за это...


* * *

На рассвете следующего дня я отправился на работу. Господин Михалакис
был уже в лавке. Он приходил раньше всех и сам открывал лавку.
- Будешь стоять рядом со мной у весов, - сказал он. - Ты, видно, парень
смышленый, котелок у тебя варит.
Турецкие крестьяне приезжали уже ночью. "Глин-глан, глин-глан" -
позванивали колокольчики ишаков и верблюдов. Крестьяне робко заходили в
лавку, утомленные долгой дорогой. Хозяин радушно встречал их. В дни привоза
товаров в лавке беспрерывно варился кофе. После приветствий и угощений
хозяин раскрывал мешки, определял качество товара, обнаруживал недостатки,
жаловался, что плохо идут дела, что он терпит большие убытки, что торговцам
приходится туго.
- Если бы я не думал о вас, бедняках, - говорил он печально, - я давно
закрыл бы лавку. Если и дальше дела будут так идти, то я и своего труда не
окуплю...
Крестьяне соболезнующе ахали и с беспокойством поглядывали на него, не
зная, как поступить. Тогда, улучив момент, он заговаривал о цене. Он начинал
с самой низкой, а потом, в зависимости от реакции крестьянина, понемногу
набавлял.
- Михалакис-эфенди, прибавь, дорогой, еще хоть малость, - просил
крестьянин. - Столько трудов и пота потрачено... Прошу тебя...
Я очень скоро понял, что мой хозяин невиданный хитрец. Торговец,
который даже из мухи способен выкачать жир. Он нацеплял мешок на крючок
весов, смотрел крестьянину в глаза и быстро называл вес.
- Девяносто пять! - говорил он, а весы показывали сто десять ока. "Он,
наверно, ошибся", - подумал я в первый раз и хотел сказать хозяину об этом,
но он так на меня посмотрел да еще толкнул в бок, что я тут же замолчал. Вот
второй крестьянин - и снова рука хозяина на весах, глаза устремлены в глаза
крестьянина, и опять неправильная цифра. Я не смог удержаться и на другой
день спросил хозяина, что происходит у весов и почему он в упор смотрит на