"Нацумэ Сосэки. Мальчуган " - читать интересную книгу автора

послушнее, раз у нее была такая серьезная болезнь", - думал я, вернувшись
домой. А мой братец сказал, что всему виной моя непочтительность к родителям
и что это из-за меня матушка так скоро скончалась. С досады я дал брату по
морде, и за это мне здорово влетело.
После смерти матери мы жили втроем: отец, старший брат и я. Отец мой
был человек, который сам ничего не делал, но стоило ему только посмотреть на
кого-нибудь, как он говорил: "Эх, негодный ты, негодный!" Манера, что ли, у
него такая была? Отчего негодный, почему негодный - до сих пор не понимаю.
Странный у меня был отец.
Брат объявил, что намерен стать коммерсантом, и усердно зубрил
английские слова. Он был хитрый, и характер у него был, как у женщины,
поэтому мы с ним плохо ладили. Хоть раз в неделю, но мы обязательно
ссорились. Однажды за игрой в шахматы он смошенничал и открыто
злорадствовал, что я попал впросак. Я сильно вспылил и швырнул ему прямо
между глаз ладью, кото-рая была у меня в руке. Из ссадины на переносице
чуть-чуть выступила кровь. Брат наябедничал отцу. Отец объявил, что лишает
меня наследства. Тут уж ничего не поделаешь, придется оставаться без
наследства, решил я. Но наша служанка Кие, которая проработала у нас лет
десять, со слезами стала просить за меня отца, и гнев его постепенно прошел.
Я все-таки не очень испугался отца, - скорее мне было жалко нашу служанку
Кие. Говорили, что она была из хорошей семьи, род ее давно пришел в упадок,
и в конце концов дошло до того, что ей пришлось пойти в прислуги. У нас ее
звали бабушкой. Не знаю почему, но эта бабушка очень меня любила.
Удивительное дело! Матери я опротивел перед самой ее смертью, отец вообще не
знал, что со мной делать, во всем околотке от меня сторонились, как от
испорченного мальчишки и хулигана, - а она во мне души не чаяла. Я уж
примирился с мыслью о том, что у меня нет способности располагать к себе
людей. "Поэтому-то и относятся ко мне, как к деревянной чурке", - думал я.
Все это было привычно. И тем более мне казалась странной постоянная забота
Кие обо мне. Иногда на кухне мы оставались вдвоем, и Кие принималась
расхваливать меня: "Ты честный, прямой, у тебя хорошая душа", - говорила
она. Но я не понимал смысла ее слов. Будь у меня хорошая душа, думал я,
тогда не только Кие, но и другие тоже немножко получше бы ко мне относились.
И я всегда отвечал ей:
- Терпеть не могу, когда ко мне подлизываются!
- Вот поэтому-то я и говорю, что у тебя хорошая душа, - не унималась
бабушка, с радостью поглядывая на меня. Казалось, она гордится мною, как
своим собственным изделием. Мне это было не совсем приятно.
После смерти матери Кие привязалась ко мне еще сильнее. Иной раз в мое
ребячье сердце закрадывалось сомнение: за что она так любит меня? "Ерунда
все это! Уж лучше бы оставила в покое. Жалеет, что ли?" - думал я. Но Кие
все-таки действительно любила меня. Не раз на свои деньги она покупала мне
разные сласти и печенье. В холодные вечера она тихонько приносила и ставила
у изголовья моей постели горячую похлебку из припасенной потихоньку
гречневой муки. Случалось, что она даже покупала мне жареную лапшу. Но дело
не ограни-чивалось только съестным. Я получал от нее башмаки и носки и
карандаши, и тетрадки. А впоследствии Кие как-то даже одолжила мне три иены.
И не потому, что я попросил взаймы, - нет. Она сама принесла эти деньги ко
мне в комнату и сказала: "Трудно, наверное, без денег-то? На-ка, возьми себе
на расходы". Я, конечно, сказал: "Не нужно". Но она настаивала на своем, и