"Нина Соротокина. Закон парности ("Гардемарины, вперед!", книга 4)" - читать интересную книгу автора

не по нашему ведомству - некий капитан Корсак.
- Его зовут Алексей?- встрепенулась Мелитриса.- Он друг князя
Оленева.
- Он самый,- кивнул Лядащев. Девушка вдруг засмеялась со счастливыми
нотками в голосе.
- Я никогда не видела Корсака, но князь Никита рассказывал о нем. Я
верю, что этот капитан не сделает ничего дурного. Продолжайте, Василий
Федорович.
- Продолжаю,- Лядащев обрадовался, что в Мелитрисе проснулся живой
интерес.- Капитан Корсак нашел к агенту подход. Во всяком случае, все, что
нам Брадобрей сообщил, было его предсмертной исповедью. Но из всего, что я
здесь рассказал, вам надо помнить только одно: шифровку в тайник положил
Брадобрей. На всякий случай его словесный портрет:
ему около сорока, лицом неприметен, голубоглаз. Но поминать его можно
только в самом крайнем случае, если будет задан прямой вопрос. Вы меня
поняли?
- Что в этой шифровке? Какое ее содержание? - Мелитриса с трудом
привыкала к плоскостопному шпионскому несообразному языку.
- Вам этого знать не надо. Приказали, вы исполнили. И все! А
любопытство большой грех,- возвысил он голос, видя, что Мелитриса пытается
отстаивать свои права.- Так уж в нашей службе принято - не знать ничего
лишнего, подальше от греха.
Маленькая цифирная записка, аккуратно уложенная в полый каблучок правой
сафьяновой туфельки, таила в себе ничего не значащую информацию о
партикулярной верфи в Петербурге. По перехваченной у Брадобрея шифровке
виден был круг его интересов.
Лядащев предполагал, что в Берлине уже знают об аресте Брадобрея, но он
не мог знать, что маленький барон Блюм, собиравший сведения о русском флоте,
находился уже в Кенигсберге. Добывать и переправлять сведения о русских
кораблях сейчас в Петербурге было некому, поэтому по предъявлению шифровки
из каблучка Мелитриса была бы непременно разоблачена.
- А пароль?
- Пароль надо учить наизусть. Он странный. Это латынь. То есть
обращаетесь по-немецки: "Доблестный рыцарь!"... Обращение также часть
пароля. А дальше латынь. Я вам тут на бумажке написал. Когда выучите,
сожгите бумажку на свечке. Или нет, еще забудете, лучше отдайте мне, Я сам
сожгу.
Ну вот и все. Инструкции, наконец, получены. Мелитриса ушла в свою
комнату. Боже мой, как все это глупо! Видел бы папенька покойный, в какую
неприятную историю вляпалась его любимая дочь. Да что - вляпалась, в капкан
попала. Но почему? Чем она прогневила Господа? Наверное, грешной и запретной
своей любовью... Может быть, другого мужчину любить и угодно Богу, а этого
нет. Потому что он старше ее, он опекун, он должен быть как отец, а она
голову потеряла. Потеряла и не хочет ее найти, чтобы водрузить на место.
Мелитриса засмеялась сквозь вдруг набежавшие слезы. Не могу... Или не хочу?
А может быть, это одно и то же? Молитва ее кончилась обычным вопросом и
обычной мольбой: "Господи, можно мне его любить? Можно?.. Где ты, мой
любимый? Господи, где он?"
По дороге в Кенигсберг ей казалось, что, добравшись до места, она сразу
поймет, что делать. Если гулять по центральной улице каждый вечер, то в