"С.П.Сомтоу. Внеземная ересь" - читать интересную книгу автора

нужны только исповеди, но не сама истина.
- Раскайся! - вскричал я и поднес крест к самому его лицу. Крест
отбросил тень на это нечеловеческое чешуйчатое лицо.
- Все потому, что вы, люди - нечто вроде крепостей, уединенных и
неприступных, не способных на решительные действия. И поскольку вы не
являетесь частью некоего великого сознания, то изобретаете затейливые
истории о богах и демонах. Если бы вы только понимали, насколько одинок
каждый из вас, насколько не способен на самое незначительное душевное
общение, поверьте, впали бы в отчаяние и не захотели жить.
Какой-то солдат из вспомогательного отряда окликнул меня:
- Спускайтесь, отец Ленклад! Нужно поторопиться. Все остальные уже
мертвы.
- В последний раз говорю тебе! - вскричал я. - Ты спасешься, если
произнесешь всего несколько слов покаяния! И тогда избежишь посмертного
пламени! Можешь оказаться в лоне Господнем, познаешь райское блаженство...
- В таком случае, я и есть Бог, ибо уже нахожусь в лоне Господнем, -
дерзко бросил он мне в лицо.
И тут к небу взвился огонь. Я понял, что если немедленно не спущусь, то
сгорю вместе с еретиком. Груды хвороста зловеще потрескивали и шипели.
Конечности создания уже начали обугливаться.
И в этот момент небо внезапно и резко потемнело. Чудовищное черное
нечто спустилось сверху и закрыло солнце. Игла ярко-синего света выстрелила
из черного чудовища и ударила в еретика. Он немедленно испарился. И в это же
мгновение все закончилось, и солнце засияло снова.
Я огляделся вокруг. Толпа по-прежнему пела и танцевала. Уличные
разносчики продавали еду и вино. Неужели никто не заметил того, что видел я?
Неужели мерзкое создание не исчезло? Но от него остались одни цепи. Или
глаза обманывают меня?
А что если колесница дьявольского мрака действительно умчала еретика в
небо?
В эту ночь тревога не дала мне уснуть. Я никак не мог примирить
виденное с тем, что знал и во что верил. И все же упорно продолжал твердить,
что глаза обманули меня. Слишком страшной казалась правда. А я должен быть
тверд в вере, ибо мне еще предстоит вырастить и воспитать сына.
В опочивальне нового короля Людовика XI Французского поет мой сын
Гийом. Мне не позволили войти: концерт дается для приближенных короля.
Но, стоя за шпалерой в ожидании своего сына, я вдруг осознаю, что и эту
песню написал Дюфаи Бургундец, чья песня, посвященная Пресвятой Деве,
когда-то внушила брату Паоло мысль сделать из мальчика певца. Но сейчас
Гийом поет мирскую песню, в которой поэт сравнивает свою даму с неприступной
крепостью, которую надлежит взять. Он поет о том, как взломает ворота, чтобы
насладиться заключенным в крепости сокровищем. Песня эта неприличная, в ней
образам войны придается двойной смысл. Из спальни доносятся голоса: мужской
хохот и звонкий, серебристый смех распутной женщины.
Я ожидаю конца песни. Пусть она и непристойная, но есть в ней некая
притягательность. И раненая невинность голоса моего сына превращает ее из
площадной в трогательно-прекрасную. О, как волнует меня эта песня!
Наверное, потому что тот, другой Гийом объявил, будто все мы крепости,
неприступные крепости, обреченные на вечное одиночество! Именно это, по его
словам, и побуждает нас пытать, калечить и сжигать на кострах собратьев