"Орест Михайлович Сомов. Сказки о кладах" - читать интересную книгу автора

служивый отер глаза, хлебнул глоток своей порции и продолжал:
- Простите, ваше высокоблагородие! Я для того только припомнил об этом
случае, чтобы показать вам, что такой молодец не струсил бы от пустяков. Вот
что он мне рассказывал однажды в тот же поход, и незадолго перед своею
смертью, когда мы, отставши ночью вдвоем от товарищей, тихим шагом ехали с
фуражировки. Ночь была свежа и темна, хоть глаз выколи, нам нечем было
согреться и отвести душу: походные наши сулеи были высосаны до капельки;
притом же нас холодили и нерадостные думы: вот как-нибудь наткнемся на
турецкую засаду. Мне не то чтобы страшно, а было жутко; я промолвился об
этом Прытченкову. "Товарищ!- отвечал он.- Такую ли ночь я помню с молодых
своих лет? Чего нам тут бояться? Турецких собак? Бритые их головы и бока их
басурманские отзовутся под нашими саблями: а там, где не видишь и не
зацепишь неприятеля и где он вьется у тебя над головою, свищет в уши и
пугает из-под земли и сверху криками и гарканьем, - вот там-то настоящий
страх, и я его изведал на своем веку".- "Расскажи мне об этом, товарищ,
чтобы скоротать нам дорогу",- молвил я. "Хорошо, - отвечал он,- слушай же.
Нас было трое у отца и матери, три сына, как ясные соколы, молодец к
молодцу: я был меньший. Отец наш был когда-то человек зажиточный: посылывал
десять пар волов с чумаками за солью и за рыбою; хлеба в скирдах и в
закромах, вина в амбарах и другого прочего было у него столько, что весь бы
наш полк было чем прокормить в круглый год; лошадей целый табун, а овец,
бывало, рассыплется у нас на пастбище - видимо-невидимо. Да, знать, за какие
тяжкие отцовские или дедовские грехи было на нас божеское попущение: в один
год как метлою все вымело. Крымские татары отбили у нас весь обоз: и волы, и
соль, и рыба - все там село; чумаки наши пришли домой с одними батогами. В
летнюю пору, когда все мы ночевали в поле на сенокосе, вдруг набежали
гайдамаки на наше село, заграбили у отца моего все деньги и домашнюю рухлядь
и увели всех лошадей; в ту же осень и дом наш, со всем добром, с житницами и
хлебом в овинах и скирдах, сгорел дотла, так что мы остались только в том, в
чем успели выскочить. На беду еще случился скотский падеж, и изо всего
нашего рогатого скота не осталось и десятой доли. Горевал мой отец на
старости, сделавшись вдруг из самого богатого обывателя чуть не нищим;
кое-как, сбыв за бесценок остальной свой скот и большую часть поля, построил
он домишке и в нем, что называется, бился как рыба об лед. На свете таково:
кто раз приучился к приволью и роскоши, тому трудно в целый век от них
отвыкнуть; мой отец беспрестанно вспоминал о прошлом своем житье, тосковал и
жаловался, даже говаривал, что за один день такого житья отдал бы остального
своего полвека. Часто отец Герасим, приходский наш священник, который один
из целой деревни не оставил нас при бедности, прихаживал к моему отцу,
уговаривал его не печалиться и толковал ему, что богатство - прах. Тут
обыкновенно он рассказывал нам об одном святом человеке, который, как и мой
отец, лишился всего своего несметного богатства; и, мало того, похоронил
всех детей и сам был болен какою-то тяжкою немощью; но при всякой новой беде
не роптал и еще благословлял имя божие. Отец слушал все это, и у него от
сердца етлегало; когда же, бывало, священник долго не придет, то отец мой
снова разгорюется и опять за прежнее: все ему и спалось и виделось пожить
так, как до черного своего года.
Вот прошел у нас в околотке слух об одном славном знахаре, который
жил от нас верст за шестьдесят, одинок, в глуши, середи темного леса.
Рассказывали, что он заговаривал змей, огонь и воду, лечил от всякой порчи,