"Орест Михайлович Сомов. Сказки о кладах" - читать интересную книгу автора

денег, и за каждый рубль готовы отмерять до сотни тысяч шагов полным счетом.
Однако ж у майора был один - не скажу истинный друг, а прямо добрый
приятель. Истинный друг, по словам одного мудреца, есть такое существо,
которого воля сливается с вашею волею и у которого нет других желаний, кроме
ваших; а майор Максим Кириллович Нешпета и старый войсковый писарь Спирид
Гордиевич Прямченко никогда не хотели одного, не соглашались почти в двух
словах и поминутно спорили дозарезу. Несмотря на то, когда майору случалась
нужда в деньгах или в чем другом, - а эти случаи очень были нередки, -
войсковый писарь никогда ему не отказывал, если только у самого было
что-либо за душою; он же сочинял все бумаги по судным майоровым делам,
прибавляя к тому полезные советы - и на одном только этом пункте у них не
было споров, ибо майор, будучи сам не великий делец, слепо доверял
войсковому писарю, тем больше что никогда не был обманут в своем доверии.
Однако же в теперешнем случае майор не смел или не хотел ввериться
войсковому писарю, которого называл вольнодумцем за то, что сей, учившись
когда-то в киевской академии, не верил киевским ведьмам, мертвецам и кладам
и часто смеивался над предрассудками и суевериями простодушных земляков
своих. Майор, который, по его словам, почти сам видел, как однажды ведьма
бросалась и фыркала кошкою на одного гусара, его сослуживца, часто с криком
и досадою опровергал доказательства своего соседа и предрекал ему, что будет
худо; но это худо не приходило к войсковому писарю, хотя они спорили об этих
важных предметах лет двадцать почти при каждом свидании.
Отсторонив от себя этого советчика, майор обратился к другому. Это был
его однополчанин, отставной гусарский капрал Федор Покутич, которого майор
принял в свой дом, давал ему, как называл, паек от своего стола и очень
достаточную порцию водки, покоил его и во всяком случае стоял за него горою.
Из благодарности старый капрал присматривал в летнее время за садом и
пчельником майоровым, а в осеннее и зимнее - за исправностью псарей и
охотничьей сбруи. Сверх того он лечил майоровых лошадей и собак, почитал
себя большим знатоком во всех этих делах и весьма нужным лицом в домашнем
быту своего патрона. Старый капрал (такое название давали ему все от мала до
велика) был по рождению серб и чуть ли еще не в семилетнюю войну вступил в
русскую службу. Высокий рост, широкие плечи и грудь, смуглое лицо с
крупными, резко обозначенными чертами, рубец на безволосом теме, другой на
правой щеке, а третий за левым ухом, простреленная нога, длинные, седые усы,
густой, отрывистый бас его голоса, богатырские ухватки и три медали на груди
- внушали к нему почтение не только в крестьян майорских и в других поселян,
но даже и в соседних мелкопоместных панков. Он ходил всегда в форменной
солдатской шинели, на которую нашиты были его медали, закручивал в завитки
уцелевшие на висках два пасма волос, а седины своего затылка туго-натуго
обвивал черною лентою, крайне порыжевшею от долголетнего употребления.
Осенью и зимою, когда майор почему-либо рано возвращался с охоты и когда не
было у него гостей, призывал он старого капрала, вспоминал с ним про давние
свои походы и молодечество или заставлял его рассказывать всякие были и
небылицы; а на это капрал был и мастер и охотник. Между тем как майор
отдыхал на лежанке, старый его сослуживец, растирая табак в глиняном горшке
и почасту прихлебывая из сулеи вечернюю свою порцию, пересказывал ему в
сотый раз казарменные прибаутки, сказки и страшные были, со всеми прикрасами
сербско-малороссийского своего красноречия. К суевериям и предрассудкам
своей родины, залегшим смолоду в его памяти, прибавил он порядочный запас