"Орест Михайлович Сомов. Сказки о кладах" - читать интересную книгу автора

Под ними лежит большой сундук, в котором Худояр спрятал три большие
серебряные стопы, тридцать ниток крупного жемчуга, множество золотых
перстней, ожерелий и серег с дорогими каменьями и шесть тысяч польских
злотых в кожаном мешке...
Словом, это было Сказание о кладах, зарытых в разных местах Малороссии
и Украины. Чем далее читал Максим Кириллович, тем более дивился, что он
живет на такой земле, где стоит только порыться на сажень в глубину, чтоб
быть в золоте по самое горло: так, по словам этой рукописи, страна сия была
усеяна подспудными сокровищами. Как не отведать счастия поисками этих
сокровищ? Дело, казалось, такое легкое, а добыча такая богатая. Одно только
не допускало майора на другой же день приступить к сим поискам: тогда была
зима, поля покрыты были глубоким снегом; трудно было рыться под ним, еще
труднее отыскивать заметки, положенные в разных урочищах над закопанными
кладами. Но должно было покориться необходимости: русской зимы не пересилишь
- это уже не раз было доказано, особливо чужеземным врагам народа русского.
Так и майор принужден был отложить до весны свои подземные исследования и на
этот раз был богат только надеждою. Однако ж он не вовсе оставался без дела:
рукопись была написана нечеткою старинною рукою и под титлами, т. е. с
надстрочными сокращениями слов, майор учен был русской грамоте, как
говорится, на медные деньги, и можно смело сказать, что никакому археологу
не было столько труда от чтения и пояснения древних рукописей геркуланских,
сколько нашему Максиму Кирилловичу от разбиранья любопытной его находки.
Наконец он принял отчаянные меры: заперся в своей комнате и самым четким по
возможности своим почерком начал переписывать тетрадку, надеясь, что сим
способом он добьется в ней до настоящего смысла. Псовая охота не приходила
уже ему и в голову, борзые и гончие выли со скуки под окнами, а псари от
безделья почти не выходили из шинка. Так проходили целые недели, и не
мудрено: с непривычки к чистописанию, майор писал очень медленно; при том же
часто, пропустя или переинача какое-либо слово или не разобрав его в
подлиннике, он не доискивался толку в своем списке и с досады раздирал по
нескольку страниц; должно было приниматься снова за старое, и от того-то
дело его подвигалось вперед черепашьим шагом. Надобно сказать, что вместо
отдыха от письменных своих подвигов он, из благодарности к сундуку, прибил к
нему своими руками новые петли и пробой, уложил по-прежнему вынутые из него
бумаги, запер его крепким замком и едва не надсадился, подкачивая его под
свою кровать. Домашние майоровы согласно думали, что он пишет свою духовную.
Особливо Ганнусю это крайне печалило: бедная девушка воображала, что отец
ее, предчувствуя близкую свою кончину, желал устроить будущее состояние
детей своих и делал нужные для того распоряжения. Быв скромна и почтительна,
она не смела явно спросить о том у отца, а пробраться тайком в его комнату
не было возможности: майор почти беспрестанно сидел там, а когда выходил, то
запирал дверь на замок и уносил ключ с собою. Соседи Майоровы почти совсем
перестали посещать его и поделом! он не выезжал уже до рассвета с своими
псами и псарями на охоту; к тому же, сидя на заперти в своей комнате, не мог
по-прежнему беседовать с гостями и потче-вать их пуншем с персиковою водкою,
а добрые соседи не хотели даром терять пороши или выслушивать рассказы о
Майоровых походах на свежую голову. Были люди, которые не только его не
покинули, но еще стали навещать чаще прежнего: это его заимодавцы, купцы из
города, у которых он забирал в долг товары, и честные евреи, поставщики
всякой всячины. Эти люди ничем не скучают, когда дело идет о получении