"Орест Михайлович Сомов. Матушка и сынок" - читать интересную книгу автора

сравнению с поваренною посудой батюшкиной кухни, все же не могла быть более
аршина в поперечнике; или об ужасных ударах, от которых распадалась целая
каменная гора, а не распадалась голова Роландова. Иногда же, сам стыдясь
своей тупости, не понимал он конского достоинства, в которое жаловал древних
витязей славяно-русский переводчик "Истории о разорении Трои". Но пылкое
воображение юного чтеца чаще всего сглаживало шероховатую тропу сомнений или
перескакивало через границы непонятного и несло Валерия на крыльях своих в
очаровательный мир мечтаний.
Детский возраст не остается при одних мечтах: он требует
действительности или, по крайней мере, деятельности. То же самое пылкое
воображение олицетворяло и воплощало для Валерия все чудеса, созданные
сказочниками арабскими и поэтами итальянскими. Ноги одиннадцатилетнего
кандидата в рыцари были его Ипогрифом и носили его за облака, если позволят
так назвать соломенный навес, служивший вместо сушильни. Оттуда глаза его
обозревали неизмеримую даль - до самых крайних пределов огорода, в котором
сушильня была поставлена. Мы уже видели, как победоносно юный витязь наш
ратовал с маковыми головами Аграмантов, Сакрипантов и других неверных
богатырей и с заколдованными щитами подручников их, злобных
исполинов-подсолнечников.
Но детский возраст не вечен. Наступала для Валерия другая пора, пора
юности пылкой, мечтательной, полной страстями. Батюшка его между тем слабел
телом, но не духом, ибо все еще копил деньги и не давал их слишком тратить
даже своей супруге... Даже своей супруге! легко сказать. Это она чувствовала
и притом помнила, что большая часть имения принадлежит ей; что она вправе
располагать, по крайней мере, наличными суммами по своей воле; что время ее
Валеньки улетает; что ему пора узнать иностранные языки, пора учиться
словесности и всему прочему; чувствовала, помнила - и поставила на своем,
т.е. переупрямила своего сожителя. Терентий Иванович, скрепя сердце, должен
был выписать из Москвы гувернера-француза и дядьку-немца (сии тонкие
различия были предписаны Маргаритою Савишной), а сверх того ехать в
губернский город и приискать там учителя-семинариста, который бы обучил
Валеньку всем возможным наукам. В ожидании прибытия француза и немца,
которых уже одни путевые издержки пугали деньголю-бивое воображение Терентия
Ивановича, сей последний утешалея, по крайней мере, тем, что за самую
сходную цену нашел желанного семинариста и привез его с собою на облучке.
Семинарист, в долгополом китайчатом сюртуке, с бурым - некогда черным -
платком на шее, явился пред ясные очи Маргариты Савишны для предварительного
испытания в науках, которые он должен был преподавать Валеньке и в которых
Маргарита Савишна считалась и сама себя считала весьма сведущею.
- Ты учился, дружок? - был первый вопрос ее, после низкого поклона и
краткой приветственной речи вежливого семинариста.
- Учился, премногомилостивая государыня! - отвечал он с новым поклоном.
- Чему же учился ты?
- Всему, от Инфимы и Синтаксимы до Богословия.
- А! хорошо! знаю. Поэтому тебе должны быть известны: зоология,
филология, антропология, космология, хронология, этимология, орнитология,
патология, метеорология, идеология, минералогия и мифология?
Семинарист отвечал только поклоном.
- Также астрономия, биномия, агрономия, анатомия, метрономия и
политическая экономия? Ни слова, и поклон.