"Орест Михайлович Сомов. Гайдамак" - читать интересную книгу автора

прибавил он, что всем им даст своих шляхтичей проводниками. На замечание
подкомория, что шляхтичи и без того устали и намучились по такой дурной
дороге, отвечал он, что эти молодцы привыкли к поездкам и что они готовы
ехать во всякую пору по приказу своего пана, не зная ни сна, ни усталости,
как черкесы.
За ужином польский пан велел подать свой запас венгерского и серебряные
чарки. Сам он подносил вино своим собеседникам, чокался с каждым из них и
пил за их здоровье. Наконец, когда все уже были очень навеселе, вдруг, по
его знаку, подали две серебряные стопы одинакой меры, с чернью и позолотою;
поляк подошел к пану Гриценку, сказал ему, что хочет пить с ним по-польски,
на братство; стал на колени и пригласил хозяина сделать то же. Тут он громко
сказал: "Пан Гриценко! здоровье твое, мое, любезной именинницы, твоей
дочери, и молодого гусара, моего товарища. Видишь ли, я пью от души на
братство: не забываю и тех, которые милы тебе и мне. Выпьем же, как у нас в
Польше: все до дна, не переводя духа". Пан Гриценко, у которого прежняя
попойка уже затмила рассудок, принялся пить без всякого возражения; однако
же не мог выпить всего за одним духом: останавливался, пыхтел, но не хотел
отстать от своего товарища. У польского пана вино свободно лилось в горло;
он выпил несколькими минутами прежде хозяина, стукнул стопою о серебряный
поднос и закричал: "Виват!" Слепец Нестеряк, забытый с самого появления
поляка, отозвался в эту минуту, громко ударя тушь по всем струнам своей
бандуры. Польский пан подошел к нему, налил венгерского и, бросив в чарку
червонец, подал ему и сказал: "На, пей, старик!" Слепой бандурист выпил
вино, достал со дна чарки червонец, ощупал его и молчаливо поклонился
щедрому дарителю. Вслед за тем он встал, оперся на плечо своей внучки и
пошел домой, покачивая седою своею головою.
Головы гостей сильно кружились, когда они встали из-за стола. Прися
просила Кветчинского, который один из всей мужской компании уцелел от хмеля,
позаботиться об отъезде гостей. Польский пан, вслушавшись в ее речь, созвал
своих служителей, велел осьмерым из них быть в минуту готовыми и провожать
гостей, настрого подтвердив, что они будут ему отвечать за целость и
безопасность как самих господ, так и всего, что при них находилось. На него,
как видно было, вино не сильно действовало, по привычке ли к таким попойкам,
или потому, что он был крепок от природы. Он распоряжал всем и отдавал
приказания, как человек с совершенно свежею головою. Зато хозяин дома совсем
обомлел от последнего потчеванья: язык у него почти не ворочался, ноги
подкашивались. По отъезде гостей он уже насилу стоял на ногах. Прися кликала
Стецька, чтоб он отвел своего господина в его комнату; но Стецько не
откликался. Один из людей польского пана сказал ей, что камердинер отца ее
спал в людской избе, "от того, - прибавил он, - что, потчуя прислугу его
ясновельможности, не забывал и себя". Кое-как, с помощью Демьяна, Прися
отвела своего отца в его комнату, где Кветчинский и денщик его раздели пана
Гриценка и уложили его в постелю. Прися пожелала спокойной ночи польскому
гостю, то же желание, сопровожденное едва заметным вздохом, сказала она
Демьяну и ушла в свою комнату. Поляк и Кветчинский остались вдвоем и скоро
легли спать. Так ли они крепко уснули, как пан Гриценко, или вовсе не спали,
как молодая Прися в эту ночь, - не станем исследовать; а посмотрим, что
сталось с Стецьком.
Он крепко держал в уме и на душе, чтобы пересказать панянке, которую
любил за ее доброту и ласковость, встречу свою с незнакомцем у оврага; но