"Станислав Соловьев. Человек-окно" - читать интересную книгу автора

переоценке. Переоценка происходила моментально -- как только
предмет-сам-по-себе или предмет-что-был-рядом трансформировался в
предмет-за-окном. Сама способность беспрепятственно наблюдать за подобным
предметом во всех подробностях, в то же время, находясь в замкнутом
изолированном "мире-внутри", восхищала Домингеса. Она наполняла его сердце
колдовским очарованием. "Мир-вне" дразнил его своей доступностью и
одновременно отдаленностью...
Камерность домингесовского восприятия с течением жизни только усиливалась
и превратилась в неосознаваемую координатную сетку со своими параметрами и
ориентирами. То, что не было рядом в "мире-внутри" -- по эту сторону стекол,
-- и не находилось там, по другую сторону, -- не существовало для Домингеса.
Это касалось всего. Пусть это будет человек, который пять минут назад вышел,
чтобы купить сигарет в уличном киоске (киоск находился на другой улице, не
видимой отсюда, заслоненной домами, фонарями, рекламой, самим пространством и
временем, неудачно выраженным словами "пять минут") -- он переставал
существовать. Для Домингеса его уже не было. Этого мало: для Домингеса он
никогда не существовал. Любой факт в памяти, в постороннем разговоре, в
разложенной на соседнем столе утренней газете, подвергался строгой ревизии.
Для Домингеса существование человека, вышедшего на улицу за сигаретами,
становилось сомнительным. Существовал ли он вообще? -- удивлялось его
подсознательное. Вопрос только подчеркивал неуверенность домингесовского
существа в данном исследовании...
Чем дольше отсутствовал ликвидировавшийся, тем явственней ощущал Домингес:
этого человека никогда не было. Как только самоликвидировавшийся возвращался
обратно, он автоматически становился реальностью. В это мгновение Домингес
производил очередную ревизию, и человек превращался в один из кирпичиков в
здании существующего бытия... То же самое происходило с тем, кого Домингес
успел увидеть в окне. Еще минуту назад это было что-то непонятное и
загадочное, дышащее не кислородом, а неуловимой трансцендентностью,
передвигающееся не с помощью ног, а с помощью неизмеримого натяжения
пространственного поля, -- это был не человек, это было Нечто. Нечто попадало
из мира-за-окном в мир-внутри и исчезало. Иногда Домингес сильно
разочаровывался: никакой это не Нечто, а банальный дон Игнацио. Нечто не было.
Это было наваждение, сказочный сон, потусторонняя реальность...
Но чаще заоконный человек и человек в мире-внутри представлялись Домингесу
разными существами, разными настолько, что первый существовал, а второй
полусуществовал постольку, поскольку это позволяло ему полноценное бытие
первого существа. Если бы Домингес был верующим, подобная парадоксальность
закончилось бы простым выводом: там, за окном -- ангельское существо, здесь --
бренный прах...
Однако Домингес не был верующим. Вслух он этого не утверждал, не
подчеркивал, попросту об этом никогда не задумываясь. Но сказать: он был
неверующим, -- значит, ничего не сказать. Домингес не был верующим в привычном
понимании -- верующим в Деву Марию и Благодать -- обыкновенным верующим
человеком, каких много. Домингес являлся верующим особого склада
религиозности. Он верил в Заоконье и в его сверхъестественность, будучи
верующим искренним, восторженным и непоколебимым в собственной вере.
Поколебать домингесовскую веру не могли ни родители, ни учителя, ни
сослуживцы, ни знакомые, ни вся совокупная реальность жизни... Реальность,
если она не находилась рядом с реальностью Домингеса, не существовала. То, что