"Всеволод Сергеевич Соловьев. Жених царевны ("Романовы: Династия в романах") " - читать интересную книгу автора

глядит на нее пристально. Видит он, и в ней за это время большая перемена,
и поражает его перемена эта, несмотря на то что лицо царицы, по обычаю,
все набелено, щеки нарумянены, глаза и брови подкрашены. Видит он перемену
и в походке ее, в звуке ее голоса, в тихом вздохе, который она скрыть не
может.
- Да и тебе, видно, тоже неможется, Дунюшка? - говорит он, указывая
ей на кресло у изголовья своей кровати.
Она присела.
- Что ж обо мне-то толковать! Тебе, государю моему, хорошо - и мне
хорошо, тебе худо - и мне худо.
- Это ты неладно рассудила, Дунюшка! - старается улыбнуться царь. -
Изводить тебе себя, на меня глядючи, нечего. О детях должна думать.
- Невеселые думы!.. Вот Иринушка совсем меня сокрушает...
Царица сама испугалась, как это так обмолвилась, как выдала царю ту
тревожную мысль, которая теперь ее не оставляет, с которой она пришла и
сюда, - да уж сказанного слова не воротишь...
- Что Иринушка? - спросил царь. - Нешто и она нездорова? Говори
прямо, не то, хоть и трудно, сам пойду ее проведать, сам стану ее
расспрашивать.
Царица махнула рукою.
- Да что расспрашивать! От нее ничего не добьешься, молчит она, ни на
что не жалуется.
- Коли нездорова, полечить ее надо. Я и сам заметил, что она ровно
похудела.
- Уж и не говори! - вздохнула царица. - С каждым днем худеет. По
ночам плачет, княгиня Марья Ивановна сказывала.
Царица не замечала теперь, как она проговаривается. Хотела ничем не
расстраивать больного мужа, испугалась своего первого слова, а теперь и
высказывает все, что на сердце. Забыла она теперь сразу, в одну минуту,
что он болен, что его беречь надо, думает только о дочери, видит только ее
перед собою.
- Что ж ты об этом мыслишь? - тревожно спросил царь.
- Жених все наделал! - решительно высказала царица.
Михаил Федорович приподнял голову с подушек и сел на кровати.
- Да нешто она знает? Ведь приказывал скрывать от нее, ей про это
дело до поры до времени знать нечего.
- Так, так! - кивала головой царица. - Я ли не наказывала
строго-настрого, чтобы никто ей одним словом не проболтался, да как тут
убережешь. Хоть день и ночь не спускай глаз, а все же чего не надо знать,
то узнается. Сколько народу у нас в тереме, и народ все хитрый-прехитрый,
видно, давно ей шепнули, и я так полагаю теперь, что ей все доподлинно
ведомо.
- Ох! Уж этот мне жених! - схватился царь за голову руками.
- Говорила тогда, не начинать бы... - невольно вырвалось у царицы.
Побагровели бледные щеки царя, крикнул он хриплым голосом:
- Ты опять о том же! Ведь говорил я, говорил тебе!..
- Прости, батюшка! Прости, государь! - зашептала царица.
"Ох, я глупая! - думала она с мученьем и тревогой. - Голова идет
кругом, никак не могу удержать своего сердца. Убей он меня, в толк не
возьму, зачем это так нужно? Зачем всю эту кашу заварили! Поискать, и свой