"Всеволод Сергеевич Соловьев. Жених царевны ("Романовы: Династия в романах") " - читать интересную книгу автора

Таким образом, она очень хорошо поняла всю опасность своего положения.
Она знала, что справедливости и выяснения правды нельзя ждать от
следствия: достаточно того, что страшное слово произнесено. По прежним
примерам ей известно было также, что запирательство в таких делах не ведет
ни к чему: раз кого-либо обвиняют, хотя бы без всякого основания, по
одному лишь наговору, следует или тотчас же сознаться в несуществовавшем
преступлении, или ожидать пытки. Дьяк Тороканов не просто пугает: что он
сказал, то и будет, по крайней мере, всегда так бывало. Одна надежда на
заступничество царевны.
И вот Маша бежит к своей приятельнице, с каждым мгновением чувствуя,
как страх и ужас охватывают ее все больше и больше.
"Куда ты? Куда? Остановись, полоумная!" - кричат ей, но она ничего и
никого не видит, она вырывается из рук тех, кто хочет удержать ее, и
наконец достигает того покоя, где царевна Ирина проводит обыкновенно
большую часть дня в обществе то княгини Хованской, то боярышень и где она
занимается своими любимыми рукоделиями, в которых так искусна.
Вбежала Маша и видит - царевна не одна, но кто с ней, того она не
разбирает. Она видит только Ирину, единственную свою защитницу, кидается
перед ней на колени и с прорвавшимися неудержимыми рыданиями вопит:
- Царевна, золотая! Спаси ты меня, пытать хотят! Напраслину на меня
возводят.
Царевна побледнела, поднялась с места и совсем растерялась. На лице
ее изобразился ужас, она сразу почувствовала, что случилось какое-то
несчастье.
"Пытать! Значит, все открыто".
Но рядом с царевной сама царица Евдокия Лукьяновна. Царица, конечно,
не ждет никакого несчастья, не чувствует за собою никакой тяжкой
провинности, а потому относится хладнокровно к этому трагическому
появлению Маши, к ее воплям и непонятным словам.
Царица имеет вид и печальный, и болезненный. В это последнее время
она, на глазах у всех, совсем извелась; здоровье ее, несмотря на всякое
береженье, давно уже плохо, а тут это мучительное дело - сватовство
королевича.
Много горя и страха переиспытало материнское сердце. Сразу почуяла
царица, что не к добру затеяно сватовство это, что ничего путного из него
не выйдет. Говорила она о том царю, но он и слушать ее не хотел, уверял,
что все сделается само собой, доказывал ей всю желательность этого брака,
а ведь вышло по ее, по царицыному, не ладится это дело, да, видно, и не
суждено ему сладиться.
А царь волнуется, а царь тоскует. Не далее как накануне в беседе с
женою он сказал ей:
- Плохо мне, Авдотьюшка! В гроб сложит меня зятек нареченный, уперся
на своем и стоит: не стану, мол, креститься! Ну а сама понимаешь, нешто за
нехристя можно нам дочь выдать?
- Да ведь я ж тебе говорила, что так будет, ты не хотел меня слушать.
Бабьи, мол, речи; все, мол, мы знаем, все устроим, вот и устроил теперь с
боярами, срам один да горе!
Рассердился царь, поднялся, дрожит, за сердце ухватился. "Худо
мне!" - говорит. И сказал таким глухим, страшным голосом, а сам потемнел
весь. Уж и не помнит она, как людей дозвалась, как увела его в