"Всеволод Сергеевич Соловьев. Жених царевны ("Романовы: Династия в романах") " - читать интересную книгу автора

ему совсем непонятным, а вот разрыв-трава так просто и ясно отвечает на
самый важный, главнейший вопрос.
В существовании этого зелья он не сомневался; оставалось только
убедиться, точно ли корешок, лежавший перед ним в Машином платке,
действительно настоящая разрыв-трава. Но ведь Настасья Максимовна прямо,
без всякого подготовления произнесла это слово, произнесла его без
колебаний, решительно, ну, а Настасье Максимовне как же не поверить!
Что касается всех теремных жительниц, находившихся при допросе, для
них уж, конечно, тут невозможны были никакие сомнения, все готовы были
теперь идти хоть под присягу, что этот таинственный корешок и не может
даже быть ничем иным, как разрыв-травою.
Тороканов быстро вскочил из-за стола, подбежал к Маше и ухватил ее за
руку, будто боясь, что она сейчас ускользнет и исчезнет.
Но Маша бежать не собиралась. Она все еще никак не могла взять в толк
возводимого на нее обвинения.
- Откуда у тебя разрыв-трава? Кто тебе дал ее? - спрашивал между тем
Тороканов.
- Да ведь я же говорю, что в плате, который я обронила, ничего не
было! Это она, это Пелагея положила, а что она такое положила - почем же
мне знать. Может, это и разрыв-трава, а то и еще хуже, она положила, у нее
и спрашивай!
- Так это Машутка! Она? У нее нашли? - с изумлением воскликнула
Настасья Максимовна и сразу растерялась.
Она одна изо всех здесь бывших не вполне верила в сделанное ею
определение сущности этого корешка.
Ведь, сказать по правде, она никогда разрыв-травы не видала, да и не
говорили ей люди верные, знающие, что трава эта вот такой темный, толстый,
сухой корешок, - сказала она, что это именно такой корешок, потому что так
ей оно показалось, а главное, бессознательно приятно было произвести
сильное впечатление на всех своим заявлением.
Но уж никак не думала она, что словом "разрыв-трава" обвиняет она
Машутку. Хоть и сидела у нее на шее эта озорница, по ее выражению, хоть и
готова она была предполагать за нею всевозможные, самые непростительные
шалости, но все же ведь она в глубине души своего сердца не только не
питала к ней никакой злобы, но даже по-своему жалела ее, делала ей добро.
Наконец, ведь Машутка, царевнина любимица, на ее глазах, недавно, будто
вчера, еще была совсем ребенком; положим, теперь она выросла, хоть под
венец ее веди, ей уж пятнадцать лет, но все же какие это еще годы? Да и
дурачества, шалости у нее все детские...
Однако кто ее знает, ведь вот она то и дело пропадает неведомо где.
Тогда вот вечером, когда она поймала ее и заперла на всю ночь в чулане,
где она была все время? Да и вор... ведь забрался именно в этот самый
чулан...
Ох, неладно тут что-то! А все ж таки жаль девчонку, все ж таки... Ну
а вдруг то не разрыв-трава, а она такой грех взяла себе на душу!
Настасья Максимовна почувствовала, как у нее будто что-то
перевернулось в сердце и засосало.
Она подошла к столу и после некоторого колебания решилась взять в
руку корешок. Оглядела его она со всех сторон, не без робости, но все же
понюхала и сказала: