"Сергей Соловьев. Эхо в темноте (Журнальный вариант)" - читать интересную книгу автора

обнаглел, а ей просто морочит голову. Подумай, ее ребенок действительно
пропал. Неизвестно, чем это может кончиться. Мне кажется, мы не должны
пускать это дело на самотек.
С собой Онегин всегда старался быть откровенным. Среди задач, которые
он перед собой ставил, помощь Краснопольским была далеко не на первом месте.
По логике его профессии ничего не следовало делать в ущерб первоочередным
вопросам... Месяц назад, на следующий день после встречи с В. Ф., он навел
справки. Получалось, что сын их действительно пропал вместе с профессором.
Маловероятным казалось вмешательство какой-нибудь "третьей силы".
Американцы, что ли, похитили?
Софья, конечно, права, что не доверяет М. К. Взять хотя бы историю во
время командировки в Канаду, после которой его перестали выпускать за
границу. А нынешнее провокационное поведение? Тем не менее, в том, чтобы
направить к М. К. Краснопольских, были свои резоны. М. К. с давних пор
специализировался по разработке ученых. В шестидесятые одно время даже
курировал исчезнувшего профессора. Мог ли профессор удрать, прихватив с
собой мальчишку? Но - как? Во всяком случае, эта версия выглядела наиболее
вероятной. Участие М. К. в расследовании - логично. Глядишь, что-нибудь и
накопает. И все же... В необходимости принимать во внимание подобные мелочи,
когда на нитке висит судьба целой страны, и проявлялась для него
мучительность ситуации. Он знал, что с каждым днем его возможности
стремительно сокращались. Ленинград, с точки зрения человека действия, -
глухая провинция. Его "мотивированное мнение" еще могло на что-то повлиять,
если дойдет до адресата, однако все могло рухнуть от идиотского флангового
скандальчика. Если не вмешиваться - что-нибудь произойдет само собой. А
чтобы предотвратить нежелательное развитие, необходимо отвлекать силы от
главного. И где гарантия, что все обойдется? Объективно, сама встреча с
Краснопольскими, согласие помочь были ошибкой. Однако уклониться казалось
ему ниже своего достоинства.
Он не смог бы объяснить в двух словах все оттенки своего отношения к
Краснопольскому. Но все же, говоря откровенно, кое-что объяснить было можно.
В нем жило еще нечто от молодого офицера, читателя Киплинга. Киплинг писал о
"большой игре". В действительности, игр было множество - и больших, и малых.
Они цеплялись друг за друга, как зубчатые колеса. В них были свои правила,
которые иногда нарушались. Порой правила действовали только до тех пор, пока
о них не говорилось вслух. Правила в той игре, которая была главной в его
жизни, можно назвать жестокими, чуждыми обычной морали. Они действовали
между участниками. Еще существовало быдло, человеческое стадо. И наконец -
персонал, техническая обслуга, в общем-то, остававшаяся вне игры, делая саму
игру возможной и современной, иногда даже не подозревая об ее истинных
правилах. В. Ф. принадлежал к этой категории... Защищать технарей было делом
чести. Подобно тому, как принято спасать женщин и детей. А может быть, ему
просто был нужен тайный моральный стержень, и скрытая симпатия к технарям
хорошо подходила на эту роль? Впрочем, В. Ф., умевший творить чудеса на всех
стадиях работы с фотографией, иногда действительно бывал крайне полезен.
Эдакий тайный ресурс. Он посмотрел на жену.
- Ты права, я посмотрю, что можно сделать. Кстати, позвони Татьяне.
Пригласи ее к нам, поговори по-женски, узнай, что нового.

* * *