"Владимир Солоухин. Мать-мачеха" - читать интересную книгу автора

освещали село Самойлово) случилось, что все разошлись и остались на гулянье
только Шура, Митя да еще Гриша. Тут бы Грише догадаться и скрыться за угол
амбара, но он, как видно, ни о чем не догадывался. Почувствовалась
неловкость. Нашлась раньше всех Шура:
- Что ж это, два кавалера одну девушку до дому не проводят, стыдно.
- А чего не проводить, - вызвался Гриша.
И не успел Митя моргнуть глазом, как в руках у него оказалась Гришкина
гитара, а пиджак Гриши окутывал уже зябкие плечи девушки.
Размахнулся Митя гитарой, и уж бросилось в глаза то место, та
явственная выщербинка на бревне, от которой должны были брызнуть звонкие
золотые щепки. Но что-то обидное, непонятное удержало Митину руку, и он
побрел домой мимо трех неподвижных, одна другой ярче, полуночных лун.
Гриша не ведал Митиной тайной любви и делился секретами:
- Вчера у Малашкиных на крыльце сидели. Я обнял ее, а она - ничего.
Минут пять так было. Потом встала. "Холодно, - говорит, - домой пора". Это
ведь у них первая отговорка. Или ноги озябли, или спать хочется. Только и
правда дрожит вся. "Посиди, - говорю, - я согрею".
- Ну, а она?
- Ничего, еще посидели.
"Врет, - радовался Митя, - ушла, должно быть".
Кончалось лето. Было за второй час ночи. Перекрестно падали звезды. С
деревьев обильно и звучно капала роса. По-осеннему сгустился мрак, силуэты
деревьев были еще чернее неба, проступали на нем. Митя сидел на лавке возле
своего палисадника, и курил, и знал, что у Малашкиных на крыльце целуют Шуру
Куделину.
Из темноты появился Гриша.
- Это ты? Куришь? Дай скорее хватну.
- Сверни свою.
Руки у Гриши, когда он сворачивал, дрожали, спичка осветила бледное, с
расширенными глазами лицо. Молча затянулся несколько раз.
- Елки-палки, не знаю, как тебе и рассказать. До сих пор сам не свой.
Целоваться-то мы еще раньше начали, я тебе говорил. Только она все "не надо"
да "не надо". А нынче, как подменили, - сама целует, рук не отводит.
Потрогай ладонь, слышишь, какая горячая, - целый вечер за пазухой держал.
Под конец смотрю, обмякла моя Саня, что хочешь делай. Тут-то все и
произошло. Потом-то уж она плакать начала.
Гриша засмеялся чему-то своему, вспомнившемуся.
- Хочешь расскажу, как все это?.. В подробности...
- Не хочу... На свадьбу только позови, не забудь.
- На какую свадьбу? Придумаешь тоже! Да какой я жених, если до прошлого
года штаны на одной пуговке носил. Нет уж, я теперь баста!
- Что "баста"? - насторожился Митя.
- Не пойду с ней больше, а то и греха наживешь...
- Ну-ка, встань!
Гриша, не поняв, в чем дело, поднялся. И тот несостоявшийся удар
гитарой по углу амбара присовокупился, значит, к ярости и силе сегодняшнего
удара. Гришу будто ударили по поджилкам, брыкнулся на черную мокрую траву.
Они дрались долго, молча и сосредоточенно, не уступая друг другу,
стараясь попасть непременно в лицо. Дрались лучшие дружки Гриша и Митя...
Так в эту ночь одновременно, каждый по-своему, они стали мужчинами.