"В.Солоухин. Сосьвинские мотивы" - читать интересную книгу автора

шли на закуску, чтобы сразу, прокусив помидор или предварительно надколов
его вилкой, смыть во рту обжигающую крепость спирта.
Саша-инструктор (вроде комиссара при командующем Юване) держался, в
своем коричневом кожаном пальто, скромно, с достоинством. Ведь главный наказ
ему был: чтобы все было в порядке, без разных происшествий и ЧП. У нас все
было в порядке. Что касается венгерского профессора Михая Варги, впервые
оказавшегося вдалеке от Ленинграда и Москвы (и в каком далеке!), то с самого
начала в глазах этого тихого, тишайшего я бы сказал, человека, мягкого,
деликатного интеллигента, в его голубых, но как бы немного подсветленных
водичкой глазах застыло недоуменное изумление, которое они (глаза) так и
сохраняли во все время поездки. Это недоуменное изумление касалось всего: и
никогда не виданных им северных пейзажей, и наших
эколого-экономическо-этнографических разговоров, и необъятных пространств
Севера, и стаканов с прозрачной жидкостью, неторопливое опрокидывание
которых членами экипажа он сопровождал вот именно с недоуменным изумлением.
Мы с Юваном пили скромнее, Саша-инструктор еще скромнее, а сам Варга на
западный образец отпивал небольшими глоточками. По крайней мере, в первый
день нашего плавания. Потом он, кажется, понял, что это не тот напиток,
который смакуют глоточками, во что лучше решиться и опрокинуть.
(Не могу не вспомнить тут еще раз, как в родном моем селе, когда
приехали в гости чешский поэт Донат Шайнер с женой Зденой, Анна Ивановна
почти с испугом наблюдала за Зденой, отпивающей маленькими глоточками, и, не
выдержав, в конце концов с чисто русским деревенским сердоболием
посоветовала:
- Милая, что же ты ее глоточками-то пьешь? Глоточками-то хуже ведь
опьянеешь. А ты ее опрокинь, она и - польется...)
Одна остановка была у какой-то рыбацкой избушки, где варили уху на
костре, но как-то теперь, по прошествии лет, ничего конкретного от этой
остановки не осталось, кроме комаров да еще большого черного мирного пса,
которого комары обволакивали прямо-таки серой попоной, и как я ладонью этих
комаров смахивал с его густой, пропыленной шерсти.
Вторая остановка была значительнее.
Показав на лесистый берег, Юван сообщил нам, что тут его настоящая
родина, тут было их становище, но потом оно ликвидировалось, а люди
переехали в поселок, где сельсовет. Точно так же, у нас в средней полосе или
на вологодско-архангельском севере России, исчезли почти все деревеньки, а
люди сселились на центральные усадьбы колхозов-совхозов.
- Тут же, - сказал нам Юван, - похоронена моя мать.
Мы причалили к берегу, прошли по зыбучему мокрому песку, миновали
какое-то болотце, мелколесье и очутились в перепутанном ельнике. Ничто уж не
напоминало, что некогда здесь была деревня, пусть хоть и называемая
стойбищем. Но Юван эти места знал, и вскоре мы среди частого мелкого ельника
обнаружили продолговатые возвышения, уже поглощенные, можно сказать, тайгой
и равнодушной природой. Это были могилы. Бывшие могилы. Юван непостижимым
для нас образом нашел засыпанное иглами, листьями, сухими сучьями, еловыми
шишками возвышеньице, бывшее могилой его матери. Оглядевшись вокруг и
особенно внимательно оглядев родную могилу, он сокрушенно заметил:
- Да... Ни одной бутылки. Совсем забыли люди это место.
Оказывается, количество пустых бутылок на могиле - это своего рода знак
и престиж. Это значит, родственники, родные помнят покойника и навещают его.