"В.Солоухин. Зимний день и другие рассказы (Собрание сочинений в 4 томах, том 2)" - читать интересную книгу автора

- Скажи, сейчас придем.
- Тогда поскорее, все уж пришли, сидят.
У тети Агаши самый плохонький домик из всего села. У нас в селе, можно
сказать, нет плохих домов. Где были похуже - подрубили, обновили, покрасили.
Сейчас если лежат перед домом свежие бревна, то это уж на баню. Некоторые
берутся за палисадники.
Домик тети Агаши тоже был когда-то новым, справным, ровным. Жили в нем
всегда только двое: Иван Дмитриевич, поминать которого нам сегодня
предстояло, и тетя Агаша. Детей у них никогда не было. Отсутствие лишних
ртов, бережливость и трудолюбие - вот почему в доме Ивана Дмитриевича
водились самые белые пышки и пироги. Запасов белой, даже желтоватой,
"единоличной" муки им хватило чуть ли не до войны.
Домик постепенно ветшал и одним углом врастал в землю. Но старились и
его жители. Много раз говорили старичкам: пора подрубать, задавит. Но Иван
Дмитриевич и тетя Агаша точно рассчитали, что на их век хватит.
Сам Иван Дмитриевич много лет работал ночным сторожем: ночью ходил по
селу и через каждый час звонил в колокольчик около пожарницы. Сначала старик
носил берданку, которая, впрочем, вряд ли была заряжена, а потом стал
бродить просто с палкой.
Не могу сказать, был ли Иван Дмитриевич добрым человеком, потому что
ничего ни разу не пришлось мне у него просить. Но то, что он был безобидным
стариком, подтвердит любой житель села. Свои семьдесят пять лет он ухитрился
прожить так, что не обидел ни одно живое существо на свете, не то что
человека.
Будучи мальчишкой, я залез однажды к Ивану Дмитриевичу в сад за
вишеньем. Наевшись черных, надклеванных воробьями ягод, я стал пробираться к
лазейке, через которую влез. У лазейки с палкой стоял хозяин сада. Он ждал
меня, улыбаясь в свои рыжие, коротко подстриженные усы.
- Ну что, попался? С собой-то много ли нарвал? Совсем не нарвал?
Молодец. В другой раз приходи, ешь, только с собой не бери.
Проходя мимо Ивана Дмитриевича, я все же опасался подвоха: не огреет ли
палкой. Не огрел. Больше я не лазил к нему за вишеньем.
Последние годы Иван Дмитриевич сторожил не село, а одну только церковь.
Он же топил в церкви печь, подметал, зажигал свечи. Весной прибирал возле
церкви мусор.
Но церковь закрыли. В ней разместился колхозный склад. Вместо икон и
медной утвари появились мешки овса, гороха, комбикорма, ящики с гвоздями,
туши мяса, коровьи головы, ноги. Вместо ладана и горящего воска пахло
перестоявшейся солониной.
Деятельность Ивана Дмитриевича переключилась на сельский наш магазин.
Он тоже там безвозмездно и бескорыстно подметал, помогал продавщице
разбирать товары из ящиков, но больше сидел на мешке с солью.
Целый день в магазине народ, разговоры. Старику не скучно. Если бы
последить из окна, за день Иван Дмитриевич раз двадцать продвигает валенками
в галошах от магазина к дому и обратно. Расстояние шагов семьдесят, не
больше, но так день и пройдет.
Старики в нашем селе умирают все больше в восьмидесятилетнем возрасте и
почему-то чаще зимой. Проживешь зиму в Москве, приедешь в апреле в деревню,
и кажется чудно, что Сергей Васильевич Бакланихин, допустим, больше не
попадается навстречу где-нибудь на тропинке. Так за последние три зимы