"В.Солоухин. Олепинские пруды и другие рассказы (Собрание сочинений в 4 томах, том 2)" - читать интересную книгу автора

- Пересохнет, - тихо ответил агроном. - Мы отрежем ее от естественного
водосбора. Можно сказать, что она уже пересохла. Зарастает травой.
- Ладно, ладно, - грубовато, но добродушно возразил Александр
Васильевич, - во-первых, река протекает по другому району, а во-вторых
вместо леща и щуки будешь есть карася. Царская рыба!
Так я подсовывал свои невинные шпильки нашему гостеприимному и широкому
хозяину, и день стал клониться к вечеру, и был приготовлен нам еще один
сюрприз.
- Виктор, поворачивай в "Клару Цеткин".
Обычно "Клара Цеткин", "Володарка" или "Имени Урицкого" бывают на Руси
мелкие фабричонки, преимущественно текстильные. Но в степной полосе такая
фабричка маловероятна, да и не повез бы нас сельскохозяйственник Александр
Васильевич на фабрику. Поэтому я спросил: а что же такое "Клара Цеткин"?
- Санаторий туберкулезного направления.
- Сосновый воздух?
- Бери выше. Кумыс. Сейчас мы и попробуем этого целебного напитка.
- Я давно мечтаю пожить где-нибудь около кумыса. Сиди и работай, как в
любом другом месте. Но плюс ко всему - кумыс. А что, если в "Кларе Цеткин"
мне попросить небольшую комнату дней на двадцать?
- Хоть две.
- Две не нужно. Одну, но удобную и тихую.
- У нас есть там отдельное помещение для приезжающих, подальше от
больных. В санатории все отдыхающие называются больными. Помещение типа
гостиницы. Но, конечно, не для всякого желающего, а мало ли... Как вы вот
теперь... Из области кто-нибудь приедет, районное руководство... кумыс есть
кумыс. Степной воздух. А работать вам будет очень хорошо. Я сам иногда
ночевал в этих комнатах.
Показались купы деревьев - оазис среди хлебных полей, - и вскоре мы
въехали в липовую аллею, проредившуюся местами, там, где липы выпали от
старости, словно зубы.
Какой бы ни был парк, какие бы ни были пруды, какой бы ни был дворец
(даже будь то Ливадия), но, если напустить на это место пятьсот человек,
сменяющихся каждые двадцать четыре дня, - все равно даже и на самое царское
место ложится печать некоей общипанности и, я бы сказал, цотравы. Так было и
здесь. Кроме того, мешали парку, цеплялись за глаза и дробили цельное
впечатление разные фанерные сооружения (ларек, еще ларек, открытая эстрада),
никаким образом не вписывающиеся в трехсотлетнюю зелень парка. Но все это
можно пережить, ко всему можно очень скоро привыкнуть, и мы пошли
осматривать дом для приезжающих, его комнаты, одна из которых уже сегодня
могла стать моей. Комнаты оказались узковатые, но и это не беда. Я сел за
стол, прикидывая, как буду здесь писать и что буду видеть, отрывая глаза от
бумаги, и тотчас услышал громкие, выворачивающие душу наизнанку позывные
"Маяка". Столб с репродуктором оказался в тридцати шагах перед моим окном,
посредине поляны. Место вокруг столба обтоптано до голой земли. Можно было
предположить, что по вечерам здесь танцуют под модные современные пластинки.
Так в одну секунду отпала сама собой моя жизнь и работа в кумысном
санатории, и мы больше о ней не говорили, а пошли ужинать.
Ящик с кумысом стоял в стороне, на тумбочке, около нашего стола, и мы
брали бутылку за бутылкой и открывали бореные, как у нарзана, железные
пробки, под которыми оказывались еще и настоящие пробковые затычки.