"В.Солоухин. Черные доски" - читать интересную книгу автора

все, что касается старины. Но все-таки идеи в строгом смысле слова я здесь
не вижу.
Конечно, собирать птичьи перышки - сначала воробьиные, голубиные,
сорочьи, а потом попадется перо павлина, а потом перышко колибри, а потом
перо райской птицы, а потом и жар-птицы, - конечно, в этом тоже есть
некоторая идея, но все-таки это собирательство отличается же чем-нибудь от
собирательства княгини Тенишевой, графа Уварова или упоминавшегося нами
великого собирателя Третьякова. У этих собирателей была определенная, а
именно русская идея, которая, как точнейший компас, вела их через океан
старинных вещей и современной им живописи, позволяя выбирать из океана
действительности только те крупицы, только те жемчуга, которые могут
составить цельное, гармоничное ожерелье.
Этим я вовсе не хочу сказать, что собиратели Эрмитажа, в котором
представлена живопись всех времен и народов, были идейно ущербнее и беднее
Третьякова или Тенишевой и что мы собирателям Эрмитажа должны быть менее
благодарны, нежели Третьякову. Я хочу сказать только, что разнообразнейшие
виды собирательства могут нести в себе разной силы и разного характера
идейные заряды, а могут и вовсе не нести их.
В любом случае собирателю свойственно сосредоточенное, углубленное
проникновение в предмет. Все зрение, все внимание собирается в узкий пучок и
уже не скользит по поверхности предметов, но вот именно проникает в глубину.
Взять мое полудетское увлечение, когда я собирал птичьи яйца. До сих
пор летали вокруг меня птицы как птицы: воробьи, галки, трясогузки и голуби,
которых я и не замечал вовсе или замечал как само собой разумеющееся, не
обращая на них пристального, целенаправленного внимания. Потом, не помню
каким образом, у меня появилось первое яйцо. Кажется, мне принесли его
деревенские мальчишки. Это было крохотное желтоватое яичко в коричневых
крапинках. Это было яичко, снесенное воробьихой.
Я нашел просторную картонную коробку, выстелил ее дно ватой и в левом
верхнем углу, в том углу, с которого мы начинаем исписывать чистый лист
бумаги, положил крохотное бурое яичко. Это была моя буква "А". Белая пустая
страница требовала продолжения. Я начал думать, как бы мне достать яйцо
скворца. Тут и там на деревьях были приделаны скворечни, но ломать ради
одного яичка обжитой крепкий домик я никогда бы не мог себе позволить. А
между тем стремление добыть новое яйцо полностью овладело мной. Я перестал
работать, потерял аппетит, каждую минуту я думал только о скворчином яйце.
Добыть его было в течение нескольких дней самым большим моим желанием,
заслонившим и вовсе вытеснившим все остальные желания. Вскоре я разглядел,
что на липе, против окон моего соседа, крыша на ветхом, еще, наверно,
довоенном, скворечнике едва держится на одном перержавленном гвозде. Ее
можно приподнять и опустить на прежнее место как ни в чем не бывало.
Все-таки лезть в чужую скворечню у всех на глазах было неловко. Ночью я, как
самый заправский вор, дождался, пока погасли в селе все огни, крадучись
подтащил к липе лестницу и полез воровать заветное яйцо. Я воровал его,
во-первых, у скворчихи, а во-вторых, как бы и у хозяина скворечни - моего
соседа. Крыша птичьего домика действительно приподнялась без труда. Я
засунул руку в скворечник и наткнулся на живую теплую птицу. Она так крепко
сидела на гнезде или, может быть, спала в своей уютной безопасности, что не
шелохнулась от прикосновения моей руки. Лишь после того, как я стал
подбираться рукой под ее теплое, а по сравнению с прохладной росистой ночью,