"Иван Солоневич. Диктатура сволочи" - читать интересную книгу автора

рай!
Сейчас мы присутствуем при поистине "всемирно-историческом зрелище",
при полном провале всех теорий, прогнозов, профессоров, философов,
исследователей исторических законов и законодателей истории: все пошло ко
всем чертям. Масса надула всех: и Милюкова, и Гитлера, и Шпенглера, и
Муссолини, и Гегеля, и Маркса. Она возвращается к Забытому Автору, ибо
Забытый Автор есть единственная строго научная основа построения
человеческого общества. Мы присутствуем при грандиозном провале всех книжных
попыток построить живую жизнь. Вместо "научно" сконструированного рая, мы
попали если не совсем в ад, то, по крайней мере, на каторгу. Это есть факт.
Никакой исследователь законов общественного развития, если он не вооружен
вполне уж стопроцентным бесстыдством, не вправе оспаривать этого
противопоставления: что нам всем было научно обещано на рассвете
европейского социализма и где мы все сидим при его реализации. Что нам всем
обещали и куда нас всех привели философы, профессора, гении, вожди и прочие
и что мы, масса, вправе думать обо всех них.
Моя книга, как читатель, вероятно, уже заметил, носит не только
ненаучный характер, - она носит антинаучный характер. Или, точнее, я
утверждаю, что вся сумма "исследования законов общественного развития" - не
есть наука, это только подделка под науку, это есть торговля заведомо
фальсифицированными продуктами. В средние века "философия была служанкой
богословия". Теперь она стала потаскухой политики и каждая уважающая себя
политическая партия имеет на своем содержании такую философию, какая
соответствует ее финансовому состоянию. Но из тротуарного брака Вождя с
философией рождается дальнейшее сифилитическое потомство, уроды, одержимые
паранойей, в больном воображении которых станут возникать новые законы
общественного развития и новые рецепты устроения моей жизни, жизни "массы".
Будут вычерчиваться новые прокрустовы ложа, на которых вожди и философы
будут то ли растягивать мои суставы, то ли отрубать мои ноги, а я этого, по
культурной отсталости моей, - никак не хочу. И я полагаю, что свежий опыт
философской вивисекции, который я - вкупе с пятьюстами миллионами остальных
европейцев - переживаю на своих собственных позвонках, дает мне право на
обобщение, которое еще лет тридцать тому назад могло бы показаться
совершенно неприличным. Это обобщение сводится к тому, что "масса", "народ",
"толпа" и прочее состоит из разумных и порядочных людей, и что вожди и
философы вербуются из сволочи и дурачья. Я утверждаю, что средний француз,
немец или русский, неспособен на такое нагромождение предательства,
бесчестности и зверства, на какое оказались способными Робеспьер, Сталин и
Гитлер. И что никакой средний француз, немец или русский не станет
устраивать своей личной жизни по Дидро, Ницше или Марксу. Что никакой
средний француз, немец или русский не станет менять своих убеждений или
верований с такой потрясающей легкостью мыслей и совести, с какою это делали
французские, немецкие или русские властители дум и творцы систем. Я не имел
удовольствия разговаривать с современниками Консьержери, но я по личному
опыту знаю, что всякому немцу все-таки стыдно за Бельзен и Дахау, как
всякому русскому все-таки стыдно за Соловки и Лубянку. Что при всяком
среднем французе, немце и русском - при всех наших слабостях и недостатках,
есть еще человеческая совесть, есть все-таки воспоминания о Забытом Авторе и
есть все-таки представление о том, что можно и чего нельзя, что допустимо и
что все-таки недопустимо и что есть уже преступление. В философии - по