"Иван Солоневич. Диктатура сволочи" - читать интересную книгу автора

Вся эта "творческая смычка" (официальный термин) тогда казалась мне
совершеннейшей бессмыслицей даже с точки зрения того сумасшедшего дома, в
который социалистическое правительство посадило великую русскую литературу.
Но я был не прав. Это не было бессмыслицей. Однако, смысл этого позорища я
понял лет десять спустя - в Германии.
...В Германии мой дела пошли довольно плохо. Германское правительство,
после некоторых обоюдных разочарований, запретило продажу моих книг. Попытки
сбежать в Америку не удались. Иностранные гонорары оказались отрезанными
войной. Мне и моей семье глядел в глаза наш старый социалистический
знакомый: голод. Кроме того, над моим сыном - художником - висела угроза
мобилизации на военные заводы. Вообще было плохо. Но был найден и некоторый
выход: жена сына, тоже художница, имела перед нами целую массу преимуществ:
она не подлежала мобилизации по причине внука, она была финской подданной и
она была художницей-анималисткой, а что может быть аполитичнее, скажем,
собачьих портретов. Собачьи портреты выходили у Инги замечательно: каждый
песик имел свою собственную, неповторимую в истории мироздания,
индивидуальность; время же было военное, у публики было много, а купить в
подарок нечего. Словом, были развешены объявления о собачьих портретах.
Пришли первые заказчики. Но вместе с первыми заказчиками появился дядя,
предъявивший удостоверение какой-то разновидности какой-то полиции и
поставивший свирепый вопрос: а имеет ли фрау Золоневич право рисовать,
собачьи портреты? Состоит ли она членом национал-социалистической камеры
изобразительный искусств - ну и прочее в том же роде.
Дело приняло оборот, непредусмотренный даже и моим социалистическим
опытом. В области "организации" немцы, оказывается, кое в чем перещеголяли
даже большевиков: те до партийно-государственного контроля над собачьими
портретами все-таки не додумались. Наша иностранная отсталость в деле
немецких социалистических достижений несколько смягчила тон полицейского
дяди. Кары не последовало, но последовал приказ: пройти испытание и
регистрацию в указанной культурной камере.
Покидая берлинское заведение по контролю над искусством, мы встретили
довольно древнего старичка, который с каким-то жадным любопытством спросил
меня, как прошло наше дело. Я ответил, что все сошло благополучно - но не
вдавался в детали. Старичок сказал жалобно: "А я, вот, хожу сколько уж раз,
и все не дают разрешения"... Старичок, как оказалось, рисовал открытки, на
которых слегка по-детски, акварелью, были набросаны нехитрые пейзажи в
бидемайеровском стиле: тирольская избушка, горы, лес, коровы, и все такое.
До вступления в законную силу партийно-идеологического плана полицейского
контроля над искусством открытки эти имели сбыт, и старичок был сыт. Теперь
старичок не может проникнуть в святая святых планируемого искусства и ему
все говорят, чтобы он еще и еще над собою поработал, проникся партийным
мировоззрением и поставлял бы идеологически выдержанные открытки.
Старичку было пора поработать над собственными похоронами: он был уж
очень стар. И уж, конечно, ему не на что было дать взятку партайгеноссе
Леснику, который охранял врата камеры изобразительных искусств.
Партайгеноссе Лесник, как я узнал несколько позже, был недоучившимся
студентом какой-то художественной школы. Сейчас, сидя на высоком своем
посту, он, надо полагать, поучал не одного старичка. И не его одного отсылал
назад - по не совсем арийскому происхождению, по не совсем твердым
познаниям в области гениальных мыслей фюрера, по не совсем твердо