"Иван Солоневич. Диктатура сволочи" - читать интересную книгу автора

профессора была сшита из немецких цитат (здесь и дальше, я говорю только о
гуманитарных науках). От моих тогдашних бицепсов эти цитаты отскакивали, как
горох от стены, но общее впечатление все-таки оставалось: страна Гете и
Гегеля, Канта и Шопенгауэра, Виндельбранда и Фихте - этих имен хватило бы
на хороший том. Потом пришла революция. Потом пришел концентрационный лагерь
у полярного круга. Из этого концентрационного лагеря страна Гете и прочих
приобретала особую заманчивость: вот там - действительно культура и вот
там, наконец, создается настоящая плотина, бруствер против социалистического
разлива СССР. Еще позже, после убийства моей жены: только Германия
предложила мне гостеприимство и защиту. И, вот, - Валькирия...
...В моем ссыльном городке - в Темпельбурге - я как-то услыхал
победный рев военного оркестра. Этими победными ревами был пронизан весь
эфир. Я попытался свернуть в сторону, но не успел: прямо на меня сияя
ревущей медью и оглушая меня барабанным грохотом пер военный оркестр. Перед
оркестром, как это, вероятно, бывает во всех странах мира, катилась орава
мальчишек, вооруженная палками, деревянными ружьями и всяким таким
маргариновым оружием. Над всем этим стоял столб раскаленной июльской пыли, а
за мальчишками и оркестром, за басами и барабанами, тяжело и грузно, в пыли
и в слезах, маршировали сотни две беременных немок.
Я повидал на своем веку разные виды, но такого даже я еще не видывал.
Беременный батальон маршировал все-таки в ногу, отбивая шаг деревянными
подошвами - кожаных уже не было. В своих грозно выпяченных животах они
несли будущее Великой Германии: будущих солдат и будущих матерей будущих
солдат, будущих фюреров. Другие будущие солдаты и матери будущих солдат
семенили рядом, ухватившись ручонками то за материнскую руку, то за
материнский подол. Сзади ехал скудный обоз со скудными пожитками.
Это, как оказалось, были "Schlitterfrauen", по терминологии немецкого
зубоскальства, - жертвы английских налетов на Берлин. Их через Темпельбург
гнали в какой-то лагерь: неужели нельзя было не устраивать этого беременного
наряда?.. Оркестр гремел что-то воинственное, вот вроде "Wir fahren gegen
England" или "Wir marschieren... tiefer und tiefer ins russichen Land".
Мужья этих валькирий, действительно, куда-то доехали и куда-то улеглись -
до английского плена и до могилы на русской земле. Стулья и занавески,
кофейная посуда и двуспальные кровати ("мечта каждой невесты", - как
говорила немецкая мебельная реклама), - все это пошло дымом, вопия к небу и
попранной философии истории. Какой-то стоявший рядом старичок восторженно
обернулся ко мне: "Вот это настоящее национал-социалистическое солдатство".
Действительно Soldatentum! Здесь ничего не скажешь! И ребят-то
сколько?! Приказ есть приказ: приказано было рожать. В других странах идет
пропаганда рождаемости, дают премии - и ничего не выходит. Здесь достаточно
было приказа. Мы - народ без пространства - Volk ohne Raum. Нам нужны
новые территории. А для того, чтобы заселять эти новые территории - нам
нужны новые солдаты. Логики немного - но есть приказ.
Я стоял в состоянии некоторого обалдения, пришибленный чувством жути,
жалости и отвращения. Тяжкие животы тяжко плыли мимо меня, держа равнение и
шаг. И, вот, сзади, в хвосте колонны, я заметил мою Валькирию. На своих
маргариновых руках она несла еще какое-то потомство. Мать шла рядом, грузно
колыхаясь еще одним "будущим Германии". Я подошел и помог. От Валькирии я
узнал, что дом, в котором мы жили - Фриденау, Штирштрассе, 16 - перестал
существовать. Перестала существовать и мебель, которую соседний д-р Фил