"Роман Солнцев. Год провокаций (повесть) " - читать интересную книгу автора

приведший в поликлинику студенток. - Ловкая. Быть вам врачом.
Да, ловкая и гибкая. А плечи крепкие, как у мальчишки. В детстве
родители ее не баловали: приходилось и дрова колоть, и за скотиной
ухаживать. Любую работу делает стремительно, и при этом - невинная
рассеянная улыбка, как будто сию секунду только что из воды вынырнула и еще
не успела разглядеть ослепивший ее мир.
И ведь мигом заарканила невозмутимого (а вернее, старающегося быть
всегда невозмутимым) Никиту:
- Ты - мой герой! Ты - Шварценеггер! Ненавижу вертлявых!
И Никита при ней держался еще более каменным. Ходил медленно, держа
подбородок повыше, говорил скупо. В постели с любимой, конечно, сбрасывал
маску, хотя заметил: ей нравится, если и в близости он грубоват...
Дядя Леха Деев каждый раз при ее виде разбрасывал руки и давился
старческим смешком, но увы, его мнение о ней осталось при нем.
Однако если вспомнить, что он вообще говорил о жизни и смерти, о том,
какого рода власти царят над бренным человеком, то получится: он говорил и о
женщине. Да, да, да! И если экстраполировать...
- Нет никакой такой жизни, Никитушка, где мы главные, - однажды начал,
похохатывая, Алексей Иванович (он любил пофилософствовать в конце рабочего
дня, когда мониторы погашены, лаборатория проветрена, сигнализация еще не
включена - можно крепкий чаек попить, заваренный в стеклянном чайнике
размером с валенок). - Ни здесь нету, ни в небесах, а есть, Никитушка, сон,
и снится-то он не тебе или мне, а кому-то третьему, может, собаке, которая в
лесу березовый сучок грызет. Когда я парился в зоне, мне казалось: я, может
быть, есть сон вертухая на вышке. Но, с другой стороны, почему его жизнь не
может сниться мне? То есть нету Главного. И президент такое же говно, как
бомж, который сейчас спит под канализационным люком.
- Может, мы все друг другу как бы и снимся? - спросил задумчиво
Никита. Ему часто такая мысль приходила. - Но кто же тогда
координирует, и, самое главное, зачем мы созданы, если живем не своей как бы
жизнью?
- Вот, вот! - ткнул дядя Леха в живот Никите пальцем и показал желтые,
обломанные жизнью зубы, среди которых и два стальных. - Хоть до тебя и
доходит как до жирафа... ты метр восемьдесят?.. ты понял.
- Метр восемьдесят два, - нехотя уточнил, поведя каменным носом,
Никита, любивший во всем точность.
- Только не говори при мне больше это "как бы", гнусная бессмыслица!
"Мы с тобой как бы в кино пойдем. Я тебя как бы обожаю", - и, хмыкнув,
старик продолжал: - Мы, братан, какие-то лампочки в его телевизоре. Но,
клянусь косой моей жены, это еще самый щадящий вариант, вроде статьи номер
сто один - "Принудительное лечение в психушке", часть третья, "при
постоянном наблюдении". С отбором всего острого и с временным лишением
пуговиц... - Старик снова захихикал-закашлял, вскинув руку и играя пальцами,
словно пытаясь ухватиться за что-то над головой. - А вот зачем он дразнит
нас бабами, башлями, вещдоками, говоря ментовским языком - зачем
провоцирует? Чего хочет? - и убежденно добавил: - Вся эта жизнь - сплошная
провокация. И если сам хочешь что-то понять, делай, как он.
Проверяй каблуком каждый шаг, тычь палкой в кусты, - и позевывая, что,
кстати, не должно вводить в заблуждение слушающего (маскировка важнейшей
мысли!): - Вся наша беда, Никитушка: мы жизнь пускаем на самотек... один