"Роман Солнцев. Год провокаций (повесть) " - читать интересную книгу автора

- А где их не было? - мягко пел Алексей Иванович, оглаживая бороду. - Я
всех люблю. И палачей прощаю, прощаю. Дело житейское.
Такая уж была служба. Куда денешься!
Потрясенный гость, в душе, видимо, коммунист, уходил, заказав за
хорошие деньги натюрморт для дочери: на столе в серебряной тарелке -
виноград, рядом бутылка вина, серебряный стаканчик...
Закрыв за ушедшим человеком дверь, дядя Леха становился очень-очень
серьезным и долго молчал, болтая кисточкой в банке с растворителем или
покуривая возле окна. А затем, обернувшись, объяснял свое поведение Никите:
- Ему приятно - и слава богу. Не мне судить, в чем его вина. Не
судите - не судимы будете. Христос-то что говорил: прощать всех надо. А кто
мы против него? Конечно, вижу - упырь. Но у него своя жизнь, у меня своя. Не
хочу, чтобы весь пар уходил в свисток. Надо быть выше, Никитушка, во имя
дела своего. А как иначе защитишься?
Имей в виду - если беззлобно соглашаешься, смеешься по любому поводу,
тебя любят. Конечно, найдется гаденыш, начнет копать, чего, мол, радуется.
Ему зависть кишки жжет, вроде синего денатурата. А ты брякни: мол, нашел три
рубля, вот и радуюсь. Если скажешь, что гениальную штуку придумал, готов
будет убить. А вот что три рубля нашел... или даже рубль, ру-бл-ль!.. - И
художник, лысый, как глобус с подвязанной бородой, трясся от смеха,
продолжая работать кисточкой перед мольбертом. - А чего бы и не посмеяться,
Никитушка?! Вот иду я по улице, автобус мимо пролетел. А толкни меня кто - я
бы под колесами оказался. А меня не толкнули. Значит, хор-роший народ в
капиталистической Р-россии! - Дядя Леха даже взвизгнул и пояснил
Никите, подмигивая в сторону радиорозетки на стене. - В прежние годы,
как входили куда - громко в любую дырочку объявляли:
"Замечательное правительство в СССР! Самая гуманная влас-сть!"
Положил кисточку и сел, отбросив ноги, закурил, с силой затягиваясь
дымом сигаретки "Прима" и тут же кашляя, колотя сухим кулаком в грудь...
После того как его поддержала "Правда", он, как рассказывал Никите,
стал получать пригласительные билеты на обсуждение чужих выставочных работ.
Нет, Деев не был введен в члены худсовета, но и отталкивать его не решались.
Это при том, что он вновь создавал малопонятные картины, например,
изображались на рыжих холмах высокие деревянные кресты, и к ним приколочены
полунагие люди... Алексей Иванович уверял, что это борцы за свободу,
декабристы... Ему партийные коллеги объясняли, что декабристы были повешены,
а вовсе не приколочены к крестам...
- А у меня это как бы метафора! - сокрушался Деев, размахивая руками. -
Неужто не поймут люди? Ну, хорошо, я поработаю, подумаю... - И на следующую
же выставку приносил полотна, на которых дробными цветными мазками возникал
город, как сквозь туман, и тут же, рядом, светилось нечто странное...
опять-таки чей-то огромный глаз... Но даже если и вовсе понятный был сюжет -
допустим, свадьба с гармошками, - то все равно вставлялся в уголок холста
крохотный красный лозунг с призывом: "Вперед к коммунизму!" Зачем он тут?!
Сказать, что это издевка, чиновники не решались, а умные критики
сердились: к чему дразнить гусей?
А народ веселился...
Да и вел себя Деев все более странно: даже на улицу из мастерской
выходил в тельняшке и валенках. Иногда средь бела дня (если явились незваные
гости) вставал задумчиво с горящей свечкой около холста...