"Владимир Александрович Соллогуб. Неоконченные повести " - читать интересную книгу автора

красивее. За поклон мой она была благодарна, жалела о нашей скуке и о том,
что ее не было с нами, чтоб развеселить наше одиночество. Меня благодарила
она еще за дружбу к ее братьям и желала очень со мной познакомиться,
надеясь, что встретимся приятелями. На днях уезжала она снова в Харьков.
В Москве ей было очень весело, только под конец ей надоедал Хохлин,
который, как она слышала, человек скупой, злой и гадкий, несмотря уж на
то, что дурен каксмертный грех. В заключение она снова мне кланялась и
просила не оставлять ее любимых братьев. Вы можете себе представить, с
каким жаром, с какою радостью я отвечал ей, что поручение ее свято будет
исполнено и что, в минутах безотчетной скорби, мысль о ее участии будет
моим лучшим утешением. Следствием этого было то, что между братом и
сестрой вдруг завязалась жаркая переписка, и Федор мой уже не робким
голосом ходил просить у почтмейстера сомнительного письма, а, горделиво
подняв голову, являлся уж с положительным требованием. Каждый почтовый
день приходил он ко мне с драгоценной добычей и, в счастливом расположении
духа, беспощадно пилил свою скрипку несколько часов сряду.
.Таким образом между мной и неизвестной мне девушкой установилось
постепенно какое-то странное, безыменное отношение. В каждом письме брата
ее к ней я высказывал ей часть своей души, а она, в ответах, то, как
развивающаяся женщина, давала волю своему нежному воображению, то, как
балованное дитя, мучила меня шутками, колко издеваясь над моей
восторженной речью.
Иногда мы спорили, даже ссорились, будучи различных мнений, но тогда я
просил прощения, и меня прощали, признавая, что я прав. Федор смеялся над
нашей шалостью, не подозревая, что эта шалость сделалась заботою моей
жизни. Тщетно уверяла она меня, что я воображаю ее лучше, чем она в самом
деле, что, при свидании с ней, я буду неприятно разочарован - сердце мое
привыкло о ней думать. Не знаю, можно ли назвать любовью го, что я
чувствовал, знаю только, что в душе моей не было более пусто; помню только
то, что я терпеливо слушал восторженные бредни Виктора и понимал его
бессмыслицу.
Виктор тайно мне признался, что он любим. Не знаю, как они объяснились;
кажется даже, что они не объяснились вовсе, а так поняли друг друга. Вы
знаете, в молодые годы не нужно красноречия: одно слово, один взгляд, одно
пожатие руки, одно невольное движение - и тайна сердца обнаружена без
опасения и страха, а с одним лишь светлым сознанием долго-ожиданного
блаженства. Я радовался счастью Виктора, а сам с трепетом ожидал каждого
почтового дня.
Однажды Федор прибежал ко мне с радостным известием. Сестра его
объявляла нам, что она отправляется с больной теткой за границу и скоро
надеется обнять своих братьев. Тут, по обыкновению, была и для меня
приписка, на этот раз только более церемонная, чем прежние, так как она
предвещала скорое свидание; но и в этом холодном тоне была для меня
какая-то новая особая прелесть. Сношения наши переставали быть шалостью.
Знакомство, давно желанное, должно было скоро осуществиться. Я был
счастлив до безумия. Я только и думал, как бы хорошенько ее встретить. Она
любит танцевать - мы устроим бал на славу, такой бал, какого в
Гейдельберге еще не бывало. Надо было позаботиться о ее квартире. Тетка
женщина больная - для нее мы отведем комнату, откуда не слышно будет
студентского шума. Племянница ее, верно, любит цветы - мы всю ее комнату