"Владимир Александрович Соллогуб. Неоконченные повести " - читать интересную книгу автора

в моем воображении. Я вглядывался в нее очами души, и тихо ею любовался и
говорил ей невыговариваемые речи. Если вы были молоды, вы меня поймете, и
поймете тоже, с каким ребяческим волнением и страхом я ожидал моего
соседа, когда, по принятому обыкновению, он бегал на почту узнавать, нет
ли для него письма.
Между тем студенческая жизнь шла своим чередом.
Я сделался верным спутником Виктора и с чувством братской дружбы всюду
следил за его проказами. Только мало-помалу я заметил в нем странную
перемену.
Необузданная его веселость становилась как-то принужденна. Он все еще
бил стекла и пил с товарищами, но уж без прежнего разгульного вдохновения.
Зато каждый вечер водил он нас к одному серенькому домику с зелеными
ставнями. Там, притаившись у забора, когда все безмолвствовало вокруг и
добрые немцы спали немецким безмятежным сном, мы начинали петь страстные
серенады, и только дрожащий огонек или легкий шорох спущенной занавески
обнаруживал нескромно, что наше пение не пропадало даром. Виктор был
влюблен. Это не трудно было отгадать, потому что он пел с большим
выражением. В сереньком домике жила белокуренькая девушка, с большими
голубыми глазами, дочь небогатого помещика.
Как-то встретились они на академическом бале. Знакомство их было самое
неромантическое. Он трепетно пригласил ее на английскую кадриль. Она,
краснея, согласилась. Он говорил мало и несвязно. Она едва отвечала.
Оба танцевали очень неловко и оба не спали целую ночь. Такова первая
любовь. Скоро сделался я наперсником Виктора и, напевая серенады под
окнами его Беллы, советовал ему познакомиться с ее отцом. Он долго
колебался и не смел решиться на столь отважный подвиг; наконец в один
воскресный день трепетно натянул белые перчатки и в черном парадном фраке
утром ровно в двенадцать часов отправился с церемонным вивитом к доброму
толстяку, родителю своей возлюбленной. Там приняли его ласково и накормили
весьма плохим обедом. Виктор прибежал домой в полном восторге, и не прошло
месяца, как он исчез уж из нашего буйного круга, а сидя смиренно подле
голубоокой своей красавицы, намазывал тонкие бутерброды и наигрывал с
большим чувством на дребезжащих клавикордах последнюю мысль Вебера. В
другое время я бы неумолимо над ним посмеялся, но так как я сам не
чувствовал себя совершенно безгрешным, в особенности перед ним, то начал
чистосердечно принимать участие в его страсти, и долго засиживались мы до
полуночи, толкуя о совершенствах его Беллы и о будущих замыслах и
надеждах. Главное препятствие его счастью будет отец его, ставящий
богатство выше всего; но чего не одолеет сильная страсть и твердая воля?
Белла бедна, правда, но зачем богатство, когда есть счастье, и что значат
деньги и как жертвовать светлым упоением любви для мелочных условий жизни?
Впрочем, я думаю, вы эти детские рассуждения знаете наизусть.
- Увы! - сказал я. - Иван Иваныч, теперь у нас и дети так не рассуждают.
Иван Иванович продолжал:
- Наконец вижу я однажды из окна, что Федор бежит по площади и издали
машет мне письмом. Сердце мое вздрогнуло, как будто пред каким-нибудь
важным событием. Письмо мигом распечатано. Я точно как бы ожидал решения
своей судьбы. Молодая девушка бранила своего брата за то, что он показал
ее необдуманное маранье, и грозилась не писать более; однако ж второе
письмо было длиннее первого и слог письма был изысканнее и почерк