"Владимир Александрович Соллогуб. Неоконченные повести " - читать интересную книгу автора

поумнел. И я, как все...
- Кстати, - прервал я, - мне давно хотелось расспросить вас о вашем
былом. Знаете ли, теперь, пока мы курим, расскажите-ка мне повесть вашей
жизни.
Иван Иванович немного призадумался.
- Жизнь моя, - отвечал он печально, - не может назваться повестью, а
разве собранием отдельных не оконченных повестей.
- Как неоконченных?..
- Именно неоконченных. Не знаю, много ли людей могут похвалиться тем,
что светлые случаи их жизни достигли всего своего блеска и потом уже
мало-помалу начали скрываться в тумане, бросая еще изредка яркие отблески?
Со мною было иначе. Романы мои только заманивали мое сердце и потом вдруг
прерывались при самой завязке.
- Отчего же так? - спросил я.
- Отчего? Сам не знаю; от случая, от игры обстоятельств. То светское
приличие, то нежданная разлука, то собственная оплошность, то смерть все
уничтожающая отдаляли меня навек от светлой цели моих желаний.
Иногда одно слово могло бы мне дать блаженство, но слово это, уже
готовое на устах, не выговаривалось, и осеняющее уже меня счастие отлетало
навеки. Иногда самые ничтожные случаи, забытый визит, короткая поездка,
минутная простуда, вздорный поклон, пустой разговор, взгляд один отдаляли
жизнь мою навсегда от радостно принятого направления. Вы скажете, что я
сам в том виноват. Может быть; но зато я жестоко был наказан, потому что
каждая порванная струна моего сердца болезненно отдавалась в целом
существе моем; словом, оно, может быть, глупо, только и грустно тоже. Все
повести мои остались без конца.
- Как, неужели ничего от них не сохранилось?
- Сохранилось какое-то странное чувство, неопределенное сознание
утраченного счастия, сознание горестное, но и сладкое в то же время,
похожее на воспоминание о шутливом и веселом друге над его могилой.
- Не понимаю, - сказал я вполголоса, хотя, по странному сочувствию с
моим собеседником, какая-то невольная тоска начала сжимать мое сердце, -
не понимаю, Иван Иванович.
- Как не понимаете? Припомните вашу молодость, тогда не трудно вам
будет понять.
- Всего будет лучше, Иван Иваныч, если вы расскажете мне повесть...
нет, я хотел сказать, начало какой-нибудь повести из вашей жизни.
- Извольте... Только с чего начать?
- Начните сначала.
- Ну, так я начну с моей студентской жизни.
Я немного поморщился. Иван Иванович улыбнулся.
- Вам надоели студентские истории, - заметил он. - Будьте покойны: я не
намерен обременять вас описанием немегцкого студенчества, а только, по
желанию вашему, разверну перед вами первую страницу теперь уже оконченной
книги моего сердца.
- Я учился в Гейдельберге. В одном доме со мной жили еще двое русских
молодых людей, два брата из Харькова. Мы жили дружно, сидели ридом на
лекциях и проклинали вместе картофельный суп и черствые котлеты, которыми
казнил нас каждый день ничем не умолимый трактирщик. Старшего брата звали
Федором.-Он был большой оригинал. Играл целый день на скрипке, терпеть не