"Александр Солженицын. Образованщина" - читать интересную книгу автора

расстрелами и тюрьмами, но холодом, голодом, тяжелым трудом и
насмешливым пренебрежением. Ко всему тому интеллигенция в своем
героическом экстазе готова не была и - чего уж от самой себя
никак не ожидала - в гражданскую войну потянулась частью под
защиту бывшего царского генералитета, а затем и в эмиграцию,
иные не первый уже раз, но теперь - вперемешку с той
бюрократией, которую недавно сама подрывала бомбами.
Заграничное существование, в бытовом отношении много
тяжче, чем в прежней ненавидимой России, однако отпустило
осколкам русской интеллигенции еще несколько десятилетий
оправданий, объяснений и размышлений. Такой свободы не
досталось большей части интеллигенции - той, что осталась в
СССР. Уцелевшие от гражданской войны не имели простора мысли и
высказывания, как они были избалованы раньше. Под угрозою ПТУ и
безработицы они должны были к концу 20-х годов либо принять
казенную идеологию в качестве своей задушевной, излюбленной,
или погибнуть и рассеяться То были жестокие годы испытания
индивидуальной и массовой стойкости духа, испытания, постигшего
не только интеллигенцию, но, например, и русскую церковь. И
можно сказать, что церковь, к моменту революции весьма
одряхлевшая и разложенная, быть может из первых виновниц
русского падения, выдержала испытание 20-х годов гораздо
достойнее: имела и она в своей среде предателей и
приспособителей (обновленчество), но и массою выделила
священников-мучеников, от преследований лишь утвердившихся в
стойкости и под штыками погнанных в лагеря. Правда, советский
режим был к церкви намного беспощаднее, а перед интеллигенцией
приопахнул соблазны: соблазн понять Великую
Закономерность, осознать пришедшую железную Необходимость
как долгожданную Свободу - осознать самим сегодня, толчками
искреннего сердца, опережающими завтрашние пинки конвойных или
зашеины общественных обвинителей, и не закиснуть в своей
"интеллигентской гнилости", но утопить свое "я" в
Закономерности, но заглотнуть горячего пролетарского ветра и
шаткими своими ногами догонять уходящий в светлое будущее
Передовой Класс. А для догнавших - второй соблазн: своим
интеллектом вложиться в Небывалое Созидание, какого не видела
мировая история. Еще бы не увлечься!.. Этим ретивым
самоубеждением были физически спасены многие интеллигенты и
даже, казалось, не сломлены духовно, ибо с пол- ' ной
искренностью, вполне добровольно отдавались новой вере. (И еще
долго потом высились - в литературе, в искусстве, в
гуманитарных науках - как заправдошние стволы, и только
выветриванием лет узналось, что это стояла одна пустая кора, а
сердцевины уже не было.) Кто-то шел в это "догонянье"
Передового Класса с усмешкою над самим собой, лицемерно, уже
поняв смысл событий, но просто спасаясь физически.
Парадоксально однако (и этот процесс повторяется сегодня на
Западе), что большинство шло вполне искренно,
загипнотизированно, охотно дав себя загипнотизировать. Процесс