"Наталья Соколова. Захвати с собой улыбку на дорогу..." - читать интересную книгу автора

степеней, и все были склонны к внезапным опасным для жизни заболеваниям.
"Да, иди", - говорил Зверь и вздыхал. Может быть, потому, что скучал, когда
оставался один. А может быть, просто по техническим причинам. И Ученик
уходил, насвистывая, сунув руки в карманы брюк и бренча мелочью.
Теперь он уже не воровал яблок из чужих садов. Но некоторым отцам (а
также, по слухам, и мужьям) не мешало шепнуть, чтобы они накрепко запирали
все двери и окна.
А то как бы птичка не улетела из клетки, когда послышится знакомый
свист из глухих садовых зарослей, из густой, сырой, слепившейся листвы...
Впрочем, полно, можно ли наглухо, накрепко запереть молодую девушку?
Кажется, это даже в сказке невозможно.
Человек любил Ученика. Человек знал цену Ученику. Это была
ослепительно яркая, дерзкая звездочка, которой предстояло разгореться и
стать звездой цервой величины. Но Ученику не хватало усидчивости,
серьезности, основательности. Ах, какие у него были шатучие ноги, у этого
длинного парня, какие жадные завидущие глаза по части всяких удовольствий и
развлечений, какие загребущие руки и какая луженая глотка!
Человек ругал Ученика, как умел, - коротко, скупыми словами, хмурясь,
огорченно пожимая плечами. А когда тот уходил, Человек чуть улыбался.
Молодость, что поделаешь.
Годы, когда хочется бродить до рассвета по ночным улицам родного
города. Когда запахи порта манят и волнуют, а рассыпчатый женский смех
где-то за углом дома отдается во всем теле... Правда, развлечения Ученика,
вероятно, носили более осязаемый и конкретный характер, но Человек мерил по
себе, исходил из опыта собственной юности.
Когда случилось несчастье, Ученик был первым, кто спустился на
парашюте в горный район и среди острых базальтовых пиков и длинных языков
каменных осыпей разыскал обессилевшего Зверя. Он бинтовал голову Человека,
уложив ее к себе на колени, бережно и ловко кладя витки, и ругался
последними словами, бессвязно, но крайне энергично:
- К чертям... сто раз говорил... аварийный запас. Нет, нельзя
перегружать! Идиотство. Чистой воды кретинизм! Стариковские капризы! Под
землю должен ходить я. Почему вы не пускаете меня под землю? Вам же сто лет
в обед, у вас миозит... сосуды...
Обычной иронической улыбки не было на его губах, губы кривились,
дрожали, и слезы, самые настоящие слезы одна за другой ползли по щекам,
скатывались на острый подбородок.
В день триумфа Ученик сам вел Зверя по городу, очень беспокоясь, как
он это перенесет (Зверь не был приспособлен для длительных наземных
переходов). А через десять дней вместе с учителем и его ближайшими
сотрудниками присутствовал на шикарном обеде, который давал в своем
особняке президент академии Наук и Искусств, большой любитель хорошей кухни
и коллекционных заграничных вин.
На обед приехал первый министр - правда, с опозданием.
Строго и элегантно одетый, он сидел недалеко от Человека и, наклонив
удлиненную лысеющую голову, говорил со своей соседкой, красивой, сильно
оголенной актрисой, о "Весне священной", о жестких политональных гармониях
и изысканной оркестровке раннего Стравинского. Она явно ничего не понимала
и улыбалась заученной улыбкой, выставляя очень белые плечи и очень белую
грудь, чуть прикрытую клочком черного бархата.