"Владимир Соколовский. Уникум Потеряева" - читать интересную книгу автора

было под сорок, и в голове его все время происходила какая-то тяжелая,
неспокойная работа. То он глядел испуганно, то надменно, то свирепо. То,
раскрыв в восхищении рот, долго взирал на обшарпанного голоногого петуха,
неведомыми судьбами забредшего на автостанцию. "Куд-куд-куд! Куд-куд-куд!" -
пришептывал он, потопывая по пыли своими глянцевыми башмаками.
- А вот меня, к примеру, зовут Богдан, - объяснял толстый, стоя перед
Валичкой, когда распита уже была и вторая "бомба". - Но скажи: я хохол? Я
бывал на Украине, я не скрываю. Но чтобы это... н-нет!!
- А как ваша Фамилия? - допытывался Постников. - Имя, конечно, тоже
важно, но - чему же мне теперь удивляться? - он скосил глаза в сторону
крадущегося к петуху Клыча. - Ведь Потеряевка, как известный мне факт, имеет
определенную ситуацию именно с точки зрения фамилий, понимаешь ты?
- Мой паспорт у участкового, - пояснил Богдан. - Так что власти не
имеют ко мне претензий. Но обычай моего народа таков: где ты живешь, так и
прозываешься. Так что теперь я - Потеряев, никак не иначе.
- Потеряев? - восхищенно воскликнул Валичка. - Может быть, один из
потомков свирепого крепостника?
- Нет, - проникновенно и грустно ответил Потеряев. - Крепостников в
нашем роду никогда не было. По крайней мере, на моей памяти.
Вдруг что-то ухнуло, закудахтало, закукарекало. Взвилась пыль и осела
на клумбу, опоясанную автомобильной шиной. Клыч лежал и горько плакал, а
петух, убежавший к домам, неистово орал, застряв в узкой дыре, через которую
он пытался пробраться в огород.
Помогли Клычу подняться. Богдан пошарил в карманах просторных штанов,
достал облепленную табаком карамельку-подушечку, и сунул ему в рот. Лицо
Клыча прояснилось, он перестал хныкать и содрогаться, и охотно зашагал
вместе с ними в сторону магазина. Валичка тоже топал охотно: вообще он
теперь пил редко, но, выпив маленько, не мог уже удержаться. Спутники
казались ему ужасно интересными людьми.
Они пили в кафе, потом где-то на берегу, под чрезвычайно отвратные
консервы. Валичка, усердный труженик, помнил, однако, что завтра ему надо во
что бы то ни стало явиться на службу, на свою выставку. Уже в сумерках они,
шатаясь, пришли на автостанцию, но - увы! - последний автобус давно уже
ушел. Добросовестный пропагандист пожарного дела решил тогда идти до города
сто десять верст пешком; Клыч с Богданом поддержали его в этом намерении, и
отправились провожать. Они весело протопали через все Малое Вицыно, прошли
еще километр по шоссе, и тут силы оставили их. Они упали на обочину, и
Постников возопил горестно: "Что же мне делать, братцы?! Меня уволят, я
стану безработным, бедняком!" - "Ти нэ бойся, - успокаивал его Клыч. - Ти
наш друг, да? Будем помогать". Богдан мирно уснул поверх кюветного откосика,
а Клыч развил бешеную деятельность в отношении попутных машин. То он
выскакивал на дорогу, плясал, вскидывая руки, и стремглав бросался обратно,
лишь только машина приближалась; то, изображая диверсанта, крался по шоссе
наперерез фарам, зажав в зубах унесенную им из кафе измятую вилку. Сполохи
фар играли на хищном лице его, и он, повернувшись к нюнящему, сидящему
поодаль, развалив колени, Валичке, обращался к нему с жестом молчания:
прижимал к губам мохнатый палец и громко шипел. Машины, однако, не
останавливались, видя в отчаянных Клычевых попытках обычное пьяное
баловство. И только когда он, вообразив уже невесть что, серым червяком,
прильнув к дороге, пополз на другую сторону перед самой машиной, остановился