"Владимир Соколовский. Уникум Потеряева" - читать интересную книгу автора

зеленые, баксы. Или марки. Или фунты стерлингов. Или франки. Или хотя бы
песо. Но, прикидывая и так, и сяк, Валичка не мог представить, как же он
распорядится с предполагаемыми - то ли российскими деньгами, то ли с любой
из упомянутых валют. Купит машину? Но с его врожденным астигматизмом он не
пройдет медкомиссию на шофера. А без прав - что толку от машины? Дача?
Ездить туда летом с работы в душных полных электричках, за сомнительным
удовольствием поковыряться в грядках, посудачить вечерком с соседями о
погоде, о том-сем? Так не стоит она этого! Выйди вечером во двор, если уж
приспичила охота, да и судачь на здоровье! Директор пожарной выставки вырос
на асфальте, под сенью больших домов, и к отдыху на природе не питал большой
тяги. Убить свалившуюся сумму на путешествия? На увлекательные поездки в
заморские страны? Приглядеться, так сказать, вблизи к жизни дворцов и хижин?
Затея не пустая! Но Валичка и к этому был равнодушен. Дело в том, что он уже
был раз в большом средиземноморском круизе: директор одного из возникших
турагенств оказался знакомым еще по дальним, филателистическим делам; под
его болтовню Постников продал кое-что ценное, и - махнул. Первые два дня,
когда огромный теплоход плыл по морю, еще были новы и упоительны: бары,
музыка, бассейн, девушки, белые костюмы услужливых официантов, вообще
приглядка к новой ситуации... По прошествию же этих двух суток Валичка, еще
некий торговец-оптовик, адвокат и кандидат медицинских наук засели в каюте и
все остальное время путешествия убили на преферанс. Другие ходили, ездили,
что-то смотрели, - а они, если даже удавалось их вытащить из каюты или
отеля, опухших и сонных, с блуждающими взорами, - не столько глазели по
сторонам и слушали гидов, сколько думали с тоскою об ожидающей их заветной
"пульке". Суть тут была не в деньгах, или в другом интересе: азарт,
возможность располагать временем все двадцать четыре часа в сутки словно
обезумили тогда четверых здоровых мужчин. Главное - никто на них не орал, не
требовал что-то делать, не заявлял прав на их личности. Торговец даже
упустил тогда какую-то закордонную сделку, о которой договорился заранее, -
его искали, стучали в запертую дверь, - а они сидели тихонько внутри,
пересмеиваясь и перемигиваясь. От тех серо-буро-малиновых, скомканных,
словно цветная глянцевая картинка, суток у Валички остался снимок: маленькая
моментальная карточка, снятая уличным фотографом в дальнем горластом
квартале портового города. Он тогда выполз под чьим-то железным напором на
свет Божий, поехал с группой на осмотр неких исторических руин, а когда
слезли с автобуса, - незаметно, подчиняясь странному желанию, скрылся
тихонько, и побежал, куда глаза глядят. Вдруг фотограф, вынырнувший
внезапно, схватил за пиджак, и жарко забормотал, показывая фотоаппарат.
Заробевший Валичка тупо глянул на него, и послушно встал посередине
небольшой площадки, одергивая пиджак. Снимок он получил тут же, никому его
не показывал, и лишь иногда рассматривал его: халупы на заднем плане,
гримасничающие поодаль ребятишки, старуха с клыком в длинном балахоне, осел
с перекинутым через спину мешком... И сам он - толстый, одутловатый,
небритый, в мешковатом костюме с мятыми полами пиджака и висящими коленями,
в нелепенькой шляпе, глаза воспаленные, с мешками, и выражение у них
испуганно-преданное. Фотографию эту, повторяем, он никому не показывал, а
когда глядел на нее сам, то щелкал себя, фотографического, в нос, и
неизменно говорил: "Эх, а и гадкий ты бывал человечек!"
Конечно, с другой стороны - денег всегда не хватало. Но по мелочи. Да и
то сказать: купи себе пять костюмов, а их из-за тесноты в квартире негде и