"Владимир Соколовский. Двойной узел" - читать интересную книгу автора

заревели обе. Поревели, усадила я ее, Павлика перепеленала. И Никиту в избу
позвала.
Говорю: не может того быть, чтобы Сереженька мой так просто сгинул.
Думаю, живой он. Да как иначе-то? Похоронки на него не было, ни весточки,
ничего, куда же он задеваться мог? Живой, живой.
Удивился Никита, голову заскреб: "Ну, ты, тетка Аня, это, загнула
маненько. Как он так: живой - и домой не показывается. Аи не сын он тебе?"
Да мало ли? - отвечаю. - Жизнь-то она эко - всякие штуки прописывает!
Почему, коли он мертвый, пенсию мне на него не плотят? Вон Устинье за
Ивана - плотят! Не оставлю я это дело. Буду Сереженьку моего искать. Да,
видно, мимо бога молитвы мои...
Так и жила я тогда на два дома - на свой да Надюшкин. Трех ребят ихних
выходила, старший, Павлик-то, в городе, на стройке, сварщиком работает,
Галюшка в садике стикинском воспитателем, а младший, Володька, из армии
нынче прийти должен. Ну, я уж у них теперь редко бываю - одряхлела сильно,
трудно в Стикино бегать стало. Да с той поры, как Никита помер позапрошлый
год, - прямо в сердце старый осколок уткнулся! - я и сама-то нарушилась -
все болею, болею...
А Надюшка забегает иногда, не забывает старуху. Она тоже сникла
теперь - раньше такая насмешница да говорушка была... И Надины ребята меня
проведают.
Ох, Сережа, Сережа, где ж ты, ясный мой? Не схотел на старости лет
старуху пригреть. Заманула тебя война-разлучница...

Макурина умолкла, устало облокотилась на стол. Дрожали седые прядки.
"Уснет теперь!" - испугался Семакин. Вытащил из кармана паспорт убитого.
- Не признаете?
Старушка взяла с буфета очки и внимательно вгляделась в фотографию.
Покачала головой:
- Нет, не могу признать. Старый здесь больно. Живого признала бы,
наверно, а с карточки не могу. Похож вроде. Может, у вас помоложе фото есть?
Семакин покачал головой - ни в доме, ни на работе фотографий Макурина
не обнаружили. Анна Прохоровна показала на карточки в рамках:
- Да вы сами смотрите, похож или не похож!
Старые любительские фотографии пожелтели, скоробились. Семакин выбрал
самую добротную, снятую районным фотографом осенью сорокового года. С нее
глядели, обнявшись, узколицый белокурый парень, с зачесанными назад
волосами, в двубортном полосатом костюме с широкими лацканами и полная
курносая деваха с перманентной прической, в цветастом платье с плечиками.
Семакин долго вглядывался в лицо парня - обликом вроде похож. Неужто он? Ах,
мать честная...
- Слушайте, Анна Прохоровна, вы, случаем, не помните, может, у Сергея
на теле приметы какие были?
- Как не помню? - охотно отозвалась старушка. - У него под левой
грудью, под самым соском, пятнышко такое было - с три копейки размером.
Родимое пятнышко. Любила я его целовать, когда Сережка маленький был. Перед
тем как его на войну отправить, завтра, значит, в районе надо быть, а
намедни-то стоит на кухне, пятнышко это растирает и говорит: "Вот мишень для
врага знатная! Под сосочек и - готово дело!" Закричала я тут опять,
зашаталась. Он меня поддержал, на лавку усадил: "Да не реви ты, мамка!