"Владимир Соколовский. Последний сын дождя " - читать интересную книгу автора

зачесался бок в месте, где была небольшая плешь, снова ударило в ноздри
железом, как ударило когда-то перед тем, как темноту расколола вспышка,
громом резнуло по ушам, а потом он вылизывал кровь и круглые тяжелые
штучки... Так на запах наложилось неповоротливое воспоминание медвежьего
организма. Запах мог исходить от двух людей, они пропитали им лес. Одного
медведь боялся и не понимал: этот все чего-то вымеривал, выслеживал, кого-то
выхаживал, кого-то постреливал. Сама егерева идея насаждаемого и
поддерживаемого человечьей рукой порядка в лесу разными колющими глаза
мелочами проникала в медведя, раздражала и пугала его, рожденного и
выросшего здесь, где никогда не было никакого порядка, и единственный
порядок, существующий вечно и не зависящий ни от кого, всяким разумным
движением мог быть только разрушен и опоганен. Потому, хоть медведь и не
сознавал подлинной сути Авдеюшки, боялся его смертельно. Вторым был Федька,
и зверь его презирал, ибо знал: этот человек не поднимет на него ни руки, ни
тяжелой железной палки, из которой вылетают боль и грохот. Они уже не раз
встречались в лесу, и, узнавая Федькино приближение, медведь не бежал, не
прятался и не свирепел, а оставался на своем месте, и они расходились, делая
вид, что не замечают друг друга. Федька больше баловал здесь по мелочи: бил
птицу, зайца, мелкое пушное зверье, однако мог завалить и лося; только он
никогда не пересекал медвежьих промысловых троп, твердо знал свое место, а
медведя боялся и уважал, зная, что не будешь бояться - сгинешь ни за грош.
Медведю хотелось есть, спать, кровь буровила злой мозг, белый снег
раздражал его, и вызванная всем этим ярость подавляла естественное чувство
боязни человека. И страшная железная палка уже не пугала - унюхав ее, зверь
лишь встал на дыбки, ощетинил загривок и стал бить воздух лапами. Опустился
и затрусил к краю небольшой опушки. Там остановился у огромной елки и со
страшным рыком стал сцарапывать с нее смоляную кору. Задрал уже морду вверх
и хотел, видно, лезть по стволу, как вдруг другой запах отвлек его. Он
оглянулся и увидел на снегу несколько круглых желтых пятнышек. Это были
шаньги. Даже дурно шибающий от них дух человечьих рук и одежды не мог забить
разнесшегося над опушкой одуряющего запаха коровьего молока, жира, яиц,
печеного теста и вареной картошки. Зверь шлепнулся на зад, стал лапой
загребать их со снега и жрать, чавкая и пуская слюну. Покончив с ними, он
заскулил сипло и жалобно и удалился с опушки, как-то по-лисьи наклонив
голову и нюхая снег. Страшная, горькая, голодная, невыносимая пора - зима -
для одинокого, не нашедшего себе покоя медведя!


11

Шаньги сбросил с елки егерь Авдеюшко Кокарев. Сегодня он пошел в лес
без жаканов, с неопасными, набитыми мелкой дробью пистонами. И вот на тебе -
напоролся! Но кто же мог знать, что этот медведь, давным-давно учтенный
Авдеюшкой и проведенный в списках по всей округе, нарушит долженствующий
порядок - отсыпаться и расходовать накопленный за лето жир? Правда, можно
было и ожидать такое: лето было и для своих-то медведей малокормное, а этот,
придя уже в августе из мест еще более голодных, так и не сумел здесь
обжиться, отъесться на зиму. А вот теперь, став шатуном, зверь не только
преступал законы природы, для охраны которых был поставлен Кокарев, но и
являл собой немалую опасность для иного зверья, домашней скотины и даже