"Татьяна Соколова. На солнышке" - читать интересную книгу автора

густую воду свой корабль, идет за ним до того места, где ручей еще не сумел
пробиться сквозь грязь и шугу, берет корабль, возвращается, пускает его
снова, расчищает сапогами неширокое пока русло ручья.
Федор, отпив полкружки, снова закуривает, прижмуривает свои небольшие
темные глаза, вытягивает ноги в кирзачах, отваливается на штакетник; длинная
старуха поводит прямоугольным плечом, отталкивая его, он не замечает.
- Как лезет в них, - возмущается старик. - Какая тяжелая жизнь была, и
то столько не пили.
- Как на работу-то пойдешь вечером? - интересуется кругленькая
старушка.
- А чего ему ходить? - не оглядываясь на развалившегося за ее спиной
Федора, отвечает за него длинная старуха. - В одном месте вытурят, в другом
возьмут.
- Не болтай, старая, - лениво, не открывая глаз, отвечает он. - У меня
прогулов нету. Я и пока шоферил, не прогуливал. Это они все трубкой меня
измеряли. И не выгнали, учти, а переводом, в кочегарку. А теперь все. Вон,
вишь. - Он приподнимается, тычет пальцем в небо. - Солнышко. Отопительному
сезону конец. Ему вахту сдаю.
- Дай попробовать. - К Федору подходит и тянет руку к стоящей возле
чурака кружке курящая старуха.
- Пошла ты, - равнодушно отмахивается он. - Сначала - козел вонючий,
потом - попро-обовать.
- Ну, дай. - Она не отходит.
- Хосподи, до чего надоели, хари. - Длинная старуха поднимается.
- Наследие алкоголизма, - поднимается и старик.
КамАЗ врывается в улицу неожиданно. Обычно машины сюда не заходят, к
комбинату и строящимся домам есть другая дорога, окружная бетонка. Спешащий
на обед шофер сокращает путь, гул мотора и шлепанье грязи из-под колес не
приближаются постепенно, обрушиваются на стоящую вперемешку компанию,
которая даже не успевает увидеть мелькнувшую мгновенно геометрической
уродиной безносую ярко-красную кабину. Лишь тянется мимо них серая бетонная
плита для нового дома с удобствами, на металлической арматуре, от самой
кабины, почти до конца прицепа. КамАЗ уже поворачивает, пожалуй, слишком
резко, а прицеп почему-то задерживается и начинает медленно, даже плавно,
клониться влево, плита ползет вниз, на обочину, и зависает над ручьем.
- Ой, - запавшим голосом взвизгивает круглая старушка и делает два шага
назад.
Только тут Федор открывает прищуренные глаза, моргает бессмысленно,
вертит головой, вскакивает, задев сапогом кружку.
- Растудыт-твою, - хрипло кричит он и бежит к машине по ручью, ноги его
скользят, они коротки и неловки, чавкает под ними снеговая вода, скачут
из-под них густые радужные брызги.
Плита ползет вниз, куртка вжавшегося в ручей мальчишки никак не дается
Федору в руки, но легка, будто Витьки там и нет. Так и не почувствовав
Витькиной тяжести, Федор хватает за загривок будто пустую куртку и сильно
швыряет в сторону.
А солнышко светит. И все наличное на этот полдневный час население
барака уже не жмется на широкой плахе. Отступив в испуге назад, не тронулась
с места кругленькая старушка, широко распахнуты ее бледно-голубые глаза.
Длинная старуха стоит чуть впереди нее, раскрыв беззубый рот. Курящая,