"Борис Соколов. В плену" - читать интересную книгу автора

отринули бы все сокровища мира.
Хлеб роздан и подается команда "Разойдись". Но мы никуда не расходимся,
а, сгрудившись в тесные кучи, делим хлеб. Глаза каждого прикованы к заветной
буханке. Мы топчемся, переступаем ногами, сопим и потираем руки. Хлеб режем
на семь кусков и раскладываем их на земле. Затем кусочки развешиваем на
самодельных весах, состоящих из коромысла с привешенными по концам спичками.
От большего куска отрезаем крошечные кусочки и лепим их к меньшему. Раздел
кончаем "раскрикиванием", то есть тычем в спину одному отвернувшемуся и
спрашиваем "кому?" Тот отвечает: Алексею, Ивану, этому, тебе и т.д.
Получив хлеб, одни тут же его съедают, или, вернее, проглатывают, а
потом с удивлением глядят на пустые руки: куда же делся хлеб? Другие (таких
меньше) делят на крошечные порции, обминают их, чтобы не обсыпались крошки,
и заворачивают в грязные тряпицы. Третьи делают тюрю и съедают ее холодной
или кипятят на костре. Но все это игра и самообман - такой порции мало и
курице.
Получив пайку, проворно ковыляю к воротам. Сейчас будут набирать на
работы. Пробиться вперед нет возможности - желающих намного больше, чем
вакансий. Собрали одну партию - человек десять -двенадцать. Лезло больше, но
лишних отогнали пинками и палками. Партию принимает конвоир и ведет за
ворота. Уверенно и спокойно проходят уже работающие команды. Набирают вторую
и третью небольшие партии. Наконец собирают большую команду человек в
пятьдесят. Все бросаются вперед, самозабвенно рвусь и я. Вот уже почти влез
в строй, как вдруг сильная затрещина, которую получаю от переводчика Мишки,
и одновременно сокрушающий удар резиновой дубинкой от полицейского валят с
ног и отшвыривают в сторону. Вот и попал на работу. Вместо работы как
следует получил по шее.
Под вечер произошел необыкновенный случай. Совершенно незнакомый и
неизвестный человек протянул мне горсть капустных листьев. Я озадаченно
спросил:
- Но у меня ничего нет, чем тебе заплатить?
- Не надо ничего, ешь на здоровье.
И ушел. Первым был чисто животный импульс - я тут же эти листья съел, и
только потом заплакал, потрясенный человеческой добротой. Это так
необыкновенно - разделить с чужим то, что нужно самому.
На следующий день после утреннего построения отделили тысячи полторы
народа и повели за два километра на станцию Саласпилс. Шли мы почти без
конвоя и строили догадки - куда и зачем нас ведут? Высказывались
предположения, что посадят в телячьи вагоны и повезут в Германию. Но обычно
этапы в Германию формируют не так, и они не бывают такими большими. Мне это
было безразлично, и я с интересом смотрел на неведомую мне чужую заграничную
жизнь: на аккуратные чистенькие домики из серого камня со срезанными
коньками крыш, на редких прохожих и чистеньких детей, сворачивающих при
встрече с нами в сторону, на ровные аккуратные квадраты полей и огородов, по
большей части убранных. Все оказалось гораздо проще на станцию привезли
несколько вагонов досок, которые нужно было сгрузить и на себе перенести в
лагерь. Так, в виде прогулки, правда, обратно с ношей, и прошел день. Для
жизни, небогатой впечатлениями, и это хорошо.
Проходят дни. Я опять не один. У меня довольно много знакомых, но
особенно близко ко мне держатся два ленинградских мальчика: только что
окончивший школу Саша и заводской Коля. Оба они жалкие и как бы ищут у меня