"Вячеслав Софронов. Отрешенные люди [И]" - читать интересную книгу автора

подношении, скажем, в полдень, как уже к вечеру начнут судачить на всех
углах о мзде, испрошенной с купцов. Разговоры те дальше знакомцев и
сродников не пойдут, но оступись он, пошатнись кресло под государевым
портретом, как припомнят ему все грехи и грешочки, навалят с головы донизу,
навешают всех собак, а, чего доброго, иной доброхот наймет за штоф
разведенного вина суетливого, вечно потного от страха и усердия ярыжку и тот
напишет, настрочит десять коробов, не иначе как в правительствующий Сенат. А
тогда... прощай карьера, губернаторское кресло, и счищай с себя до конца
жизни грязь, помои, вылитые в урочный час правдолюбами, коим он ничего
дурного сроду не делал. Потому Алексей Михайлович, будучи человеком неглупым
и от природы осторожным, никогда без особой нужды не пользовался властью и
положением для личной выгоды. Но и делал вид, что не замечает забытых, будто
бы ненароком, у себя в кабинете или приемной узелков, пакетиков, а то и
котомок, одним ароматом выдававших неповторимый дух жареного гуся или
малосолого муксуна, поступая по обычаю предшественников и всех российских
губернаторов, не брезговавших подобными подаяниями. Вот и сейчас он привычно
глянул купцам под ноги, ожидая увидеть нечто подобное, но, не найдя ничего
постороннего для государственного помещения, отметил про себя, что пришли
купцы с просьбой серьезной, которую гусем или даже поросенком не покроешь, и
успокоился, даже повеселел, попробовал сосредоточиться, понять, чего хотят
от него неулыбчивые просители.
... - И терпим мы убытки от приказных, таможенных и других государевых
людей, что наоборот должны нам помощь во всех делах оказывать, всячески
беречь, охранять, о прибыли нашей печься, - по-сибирски нажимая на "а",
вещал, словно глашатай на главной площади старший из них, Михаил Корнильев,
состоявший, если губернатору не изменяла память, выборным президентом
городского магистрата.
"Ишь ты, чего захотел, - усмехнулся про себя купеческим словам Сухарев,
- чтоб приказные о твоих прибытках думали! На кой им тогда служба, если они
о своем собственном прибытке, прежде всего, помышлять не станут, на твой
купеческий карман пристально глядя, ожидая, когда ты им оттуда денежку
вынешь. Чудак человек", - усмехнулся он и стал слушать купца более
внимательно, даже на время забыл про угарный запах и спертый воздух.
- На прошлый год был я, ваше высокопревосходительство, в Ирбите, на
ярмарке, значится, - зачастил другой купец с чистыми, как у малолетнего
ребенка, голубыми глазами.
"Лев Нефедьев, - без усилия припомнил его Сухарев, - сказывали, будто
бы его сынок в казачьем полку служит и квартируется в самом
Санкт-Петербурге, и даже на часах несколько раз в царском дворце стоял.
Может, и стоял, а может, и наврал родным, а те уже разнесли по городу,
расславили... Но все одно, с этим ухо надо держать востро", - думал про себя
губернатор, вглядываясь в родниковые глаза говорившего.
- И такие дела мне там открылись! - продолжал тот, смешно причмокивая
пухлыми губами. - Лихоимство великое, ваше высокопревосходительство, вор на
воре и вором погоняет.
Губернатор перестал слушать, вздохнул, поднес платок к носу и глянул на
большие напольные часы, стоящие в углу кабинета. Скоро обед, и надо бы
поскорее отделаться от настырных купцов, которые сами не знают, чего хотят,
жалятся на весь белый свет и на его подчиненных. Он не Господь Бог, чтоб
исправлять мир. У него, сибирского губернатора, поважней забот