"Леонид Сергеевич Соболев. Все нормально" - читать интересную книгу автора

лодке окончить зарядку, опять загоняла ее на глубину. Только там, где на
сорок градусов теплее, лед мог постепенно растаять и облегчить лодку от
ледяного опасного груза. Но для этого нужно было прекратить зарядку,
необходимую для атаки.
И командир продолжал вести лодку вразрез волне, тревожно
присматриваясь, как подымается ее отягченный льдом нос, и с горечью
наблюдая, как уводит его от цели вынужденный курс. Если бы не это, все было
бы нормально, ибо основная проблема была решена: через каждые
десять-пятнадцать минут переговорная труба тоненько свистела, и веселый
голос снизу кричал: "Товарищ старший лейтенант, поджарили!" - и потом
застывшие ноги приятно охватывались теплом. Это было горячее комиссарское
одеяло, вернее - куски его. Их сушили над электрической печкой, балансируя с
ней на стремительной качке, чтобы не вызвать пожара. Другие краснофлотцы так
же возились с валенками: один, цепко расставив ноги, держал в руках
электрическую печку, второй - валенки над ней, и распаренный их запах был
единственным теплом в сыром и холодном воздухе лодки. Она и внутри была вся
в воде, потому что через люк, открытый для работы дизелей, волна то и дело
вкатывала в центральный пост холодные свои струи, как ни старался командир
вовремя прихлопнуть люк. Ноги у всех в лодке закоченели, но самым важным и
нужным были сейчас командирские ноги, и для них работали обе печки. Валенки
все же не успевали просыхать и охватывали просунутые в люк ноги влажным
горячим компрессом, который остывал как раз к тому времени, когда начинала
дымиться над печкой вторая пара, и тогда веселый голос опять кричал наверх:
"Товарищ старший лейтенант, горяченьких, с пылу, с жару!"
Но вскоре командир в ответ на этот веселый голос попросил выслать
спирту, и побольше. Штурман послал ему большую рюмку, но командир потребовал
целый стакан. Штурман ответил: "Есть", но изумился.
Когда же аккумуляторы вдоволь напились живительной электрической силы и
можно было опять уходить из шторма в спокойные глубины, пришла очередь
изумиться и комиссару. Командир ответил, что погружаться он не будет и что
сейчас ворочает прямо на север в проход. Комиссар, встревожившись, спросил,
здоров ли он, и командир ответил, что вполне и даже весел, что тут
совершенно тепло и выдумка с печками - замечательная, только жалко одеяла, и
что он просит прислать еще стакан спирту, а лучше - всю бутылку. Комиссар
сердито сказал, что довольно и что он выйдет наверх сам. Он заткнул свистком
трубу и, натыкаясь на качающиеся борта, пошел к трапу, хотя переговорная
труба отчаянно свистела ему вслед.
На трапе его встретил холодный душ, и потом долго пришлось дожидаться,
пока командир откроет люк, - волна только что перекатилась через мостик.
Потом он вышел и увидел море, шторм и командира. Красное его лицо,
выглядывавшее из ледяного колпака шапки, улыбалось, и он показывал на волны
и на компас.
Где-то в глубине материка переместился центр низкого давления, и
холодные массы арктического воздуха, мчавшиеся над Балтикой, переменили
направление, увлекая за собой волны. Теперь получилось так, что, если лодка
повернет на север, они будут бить ей справа в корму, раскачивая самой
спокойной и безопасной в шторм качкой, а ветер прибавит к ее ходу верных
два-три узла. Погружаться не имело смысла, дойти до цели вернее и скорее
было в надводном положении. Все было понятно, кроме одного, и комиссар хотел
спросить про это, но, взглянув на перископ, смолчал: драгоценный стеклянный