"Леонид Сергеевич Соболев. Рождение командира" - читать интересную книгу автора

буксиром. Но и это по сравнению с переживаниями на пристани казалось
пустяками: тут, по крайней мере, было известно, что делать.
- Потравить буксир! - крикнул он на корму и, с удовольствием
убедившись, что на длинном буксире баркас перестал дергать катер, повернулся
к штурвалу. - Еще лево... Вот так и держите, на крайний эсминец!
Он спрыгнул вниз и, присев на корточки, ловко закурил, охватив спичку
ладонями, и потом посмотрел на доктора, героически мокнувшего под брызгами
на наветренном борту.
- Коли бы не ваши клистиры, давно бы дома были, - сказал он ядовито и
потом добродушно прибавил: - Да чего вы там мокнете? Идите сюда.
Доктор отрицательно мотнул головой. При каждом размахе катера сердце
его замирало, и он упирался ногами в палубу, откидываясь к борту, как бы
стараясь выпрямить этим катер. Тот валился больше на правый борт, и доктору
казалось неблагоразумным перегружать собою подветренный борт, где и так
сидели краснофлотцы и куда вдобавок сел и сам лейтенант. Удивительная
беспечность у этих молодых командиров! "Клистиры"! Он неприязненно посмотрел
на Тимошина. Подумаешь, морской волк! Небось на пристани растерялся, а тут
бодрится... И чего он суется с приказаниями? Нет, брат, Тюлина не тебе
учить, Тюлин четвертый год на катерах ходит, не в такую волну выбирался...
Вот опять вскочил! Разве можно в такую погоду по катеру прыгать?
Тимошин опять встал рядом со старшиной и, сморщившись, взглянул против
ветра на сизую тучу, уже нагонявшую катер. Потом снял колпак с компаса,
заглянул в него и крикнул старшине:
- Править по компасу, курс триста!
- Есть курс триста, - ответил Тюлин, и доктору показалось, что ответил
с усмешкой. Оно и понятно: какой там компас, когда линкор - вот он, как на
ладошке, и ходу до него полчаса. Вот расслужился, юнец!
Тимошин опять соскочил вниз и повернулся к доктору.
- Ух, и ливень будет! - сказал он почти с удовольствием. - Промокнут
ваши клистиры, и ящики не спасут. Брезента небось не взяли?
Доктор хотел было вконец обозлиться за "клистиры", но, вспомнив, что о
брезенте он и впрямь утром забыл, потому что жара была собачья, смолчал.
- Ладно, - милостиво сказал Тимошин и закричал во весь голос: - На
баркасе! Ящики прикройте! Снять чехол с рангоута, чехлом и парусами
прикрыть!
- Есть прикрыть, - долетел с баркаса голос старшины, и краснофлотцы в
баркасе зашевелились. Доктор, осторожно приподнявшись и крепко держась рукой
за борт, увидел, как вздулась в их руках девственно-белая парусина. Внезапно
она стала темной. За воротник потекли холодные струйки, все кругом заревело,
и баркас исчез из глаз.
Это налетел шквал с плотным косым дождем. Китель на Тимошине стал тоже
темным, золотые нашивки как бы потускнели. Он нахлобучил фуражку и
повернулся лицом к линкору. Впереди встала сизая мгла, и дальше второй волны
ничего не было видно. Тюлин, легши грудью на штурвал, всматривался в компас,
то и дело обтирая лицо рукавом, а лейтенант, сделав ладони трубочкой,
прикрыл ими глаза, разглядывая кипенье воды впереди. Потом он откинулся
назад:
- Товарищ Корнев, пройдите на бак впередсмотрящим! Осторожнее, смоет!
Корнев, аккуратно завязав ленточки бескозырки вокруг шеи, пошел на нос,
цепко хватаясь за поручни. Доктор, весь съежившись под ливнем, проклинал