"Леонид Сергеевич Соболев. Перстни" - читать интересную книгу автора

командного состава, вызванных восстанием на Красной Горке, провизионка
штурманских классов выдала Юрию месячный паек хлеба мукой и забыла оговорить
это в пищевом аттестате. На линкоре же, готовившемся к бою с изменившим
фортом, было не до формальностей. Таким образом, тридцать шесть фунтов муки
неожиданно свалились с неба, как наследство американского дядюшки, и Шалавин
стал жить хорошо. За двенадцать фунтов он приобрел Тут же в Кронштадте
велосипед - совсем хороший велосипед, только без насоса. Фунтов десять ушло
на блины с артиллеристами, располагавшими пушечным салом, вполне годным для
смазывания сковороды, если его перетопить с луком и лавровым листом.
Остальные же запасы перешли к Стронскому.
Стронский, бывший мичман гвардейского экипажа, попавший на линкор еще
до Юрия, принес с собой в кают-компанию тот особый душок, которым отличались
миноносцы, зимовавшие в Петрограде. Он первый ввел в обиход нагловатую
формулу: "за соответствующее вознаграждение". Всякого рода одолжения,
оказываемые друг другу офицерами в порядке приятельской услуги, с появлением
Стронского приобрели коммерческую базу. Сперва формулой этой пользовались с
шуточкой, с улыбочкой, а со временем она вошла в быт расчетливо и жестоко.
Шалавин, располагавший, как ему казалось, неограниченным капиталом, не раз и
не два ленился выходить на вахту в дождь или ночью на "собаку", и Стронский
стоял за него "за соответствующее вознаграждение": полфунта муки за вахту,
полтора - за караул. Тариф казался приемлемым, и все шло прекрасно, пока
однажды, после большого блинного кутежа, Юрий не проснулся банкротом.
Пришлось понемногу урезать от себя хлеб и выплачивать Стронскому. Теперь же
с отдачей четвертки детям из пайка оставалось только три четверти фунта, и
из них платить долг было никак невозможно.
Самое обидное во всем этом было то, что Шалавин отлично знал, какое
употребление делает из его хлеба Стронский: достаточно было взглянуть на его
накрахмаленный китель (единственный в кают-компании), чтобы понять, что этот
хлеб идет прачке, - для личного питания Стронский имел особые источники.
- Ну, ну, вы, Гарпагон, - сказал Юрий с неудающейся жизнерадостностью.
- Мне же самому жрать нечего! Потерпите... Или хотите: отдам натурой,
согласен на две "собаки" и одну дневную. В дождь.
- Атанде-с, Юрочка, гоните хлеб, - отрезал Стронский равнодушно.
Шалавин не знал, куда деваться. Сейчас Стронский станет нагло
утверждать, что он сам голодает и что он не пудель - стоять за других вахты.
Юрий приготовился к крупному разговору, решив высказать наконец Стронскому,
что ему известно, сколько кур и масла получает тот с матросов в
благодарность за просрочку отпуска, и что очень стыдно (недостойно!) грабить
своих же товарищей по кают-компании, но, на счастье, к роялю подошел трюмный
механик Басов, ходивший нынче в "сахарных королях", ибо в поездке с
продотрядом он сумел, сверх розданного, запастись сахаром в количестве
изрядном.
- Штурманец, кататься поедете? - спросил он деловито.
- Нет, - сказал Юрий, радуясь перемене разговора, - ветер чертов, с
колес сшибает.
- Жаль... А я хотел попросить вас яиц купить.
- Неужто все слопали? - изумился Юрий.
- Долго ли. Домой полсотни свез. А с этого обеда в животе мировая
скорбь. Смотались бы, а?
- За соответствующее вознаграждение, - сказал Юрий, улыбаясь.