"Леонид Сергеевич Соболев. Зеленый луч (про войну)" - читать интересную книгу автора

и провожая военные шлюпки и катера, или торчал на Приморском бульваре возле
Памятника затопленным кораблям, жадно всматриваясь в близко проходящие у
бонов крейсера, миноносцы, подлодки. Деньги, которые Анна Иннокентьевна
давала ему на кино, уходили на другое: он брал в яхтклубе байдарку и делал
на ней смотр кораблям, стоящим на бочках в бухте. Замирая от восторга, он
медленно греб вдоль серо-голубых бортов линкора и крейсеров, останавливался,
положив мокрое, теплое весло на голые ноги, и прислушивался к дудкам,
звонкам, склянкам, горнам, к командам и песням, влюбленно впиваясь взглядом
в орудия, шлюпки и мостики, готовый обнять и расцеловать каждую якорную
цепь, свисающую в воду (если бы часовой у гюйса позволил байдарке подойти
вплотную).
Алеша дорого дал бы за то, чтобы хоть одним глазком взглянуть на
таинственную жизнь за чистыми голубыми бортами, и, покачиваясь на байдарке,
мечтал о чуде. Чудес было множество - на выбор. Мог, например, вылететь из
иллюминатора подхваченный сквозняком секретный пакет? Он вылавливает его из
воды и доставляет командиру Мог, скажем, во время купанья начать тонуть
краснофлотец? Он спасает его, кладет на байдарку и доставляет командиру. Или
с бакштова отрывается шлюпка и ее несет в море, - он нагоняет ее, берет на
буксир и доставляет командиру. Диверсант на такой же байдарке мог вечером
подкрадываться к борту с адской машиной? Он задерживает его и доставляет
командиру... Все чудеса обязательно заканчивались стандартным свиданием с
командиром и его вопросом: что же хочет Алеша в награду? Тут он скромно
говорит, что ему ничего не нужно, кроме разрешения осмотреть корабль или
(здесь даже в мечтах Алеша сомневался, не перехватил ли он) согласия взять
его с собой на поход.
Но чудо не приходило, а дни проходили, и пора было оставлять
Севастополь. И вдруг за пять дней до отъезда чудо - невероятное и простое,
как всякое настоящее чудо, - само свалилось на голову.
В выходной день Алеша сидел на пристани на своей любимой скамейке у
колонн. Звучало радио, светило солнце, темной синевой лежала за ступенями
бухта, и далекой мечтой виднелись там корабли. От них то и дело отваливали
баркасы и катера: был час праздничного увольнения на берег. Краснофлотцы,
выскакивая из шлюпок, мгновенно заполняли всю пристань, потом взбегали по
ступеням и растекались по площади. Сверху, от колоннады, казалось, что с
бухты на пристань накатывается мерный прибой: ступени то исчезали под
бело-синей волной моряков, то появлялись, яркие платья девушек крутились в
этой волне, словно лепестки цветов, подхваченные набегающим валом. Скоро
прибой кончился, а на краю пристани все еще пестрел букет платьев и ковбоек,
и Алеша понял, что это очередная экскурсия на корабли, ожидающая катер.
Он с острой завистью посмотрел на шумную группу молодежи. Ужасно
все-таки быть неорганизованным одиночкой!.. Какие-то девчонки, которым что
зоосад, что крейсер, попадут сейчас на корабль, а он... И увидев, что три
"девчонки", устав дожидаться на солнцепеке, побежали к его скамье, встал,
собираясь уйти, как вдруг одна из них приветливо поздоровалась и назвала его
по имени. Он узнал в ней Панечку, медицинскую сестру, ухаживавшую за отцом в
санатории. Она заговорила с ним о скором отъезде, стала спрашивать, все ли
успел он в Севастополе посмотреть, но тут их перебил юноша в ковбойке,
подошедший со списком в руках. Он спросил, не видели ли они какого-то
Петьку. Девушки сказали, что Петька, верно, проспал по случаю выходного, и
Алеша, не сдержавшись, буркнул, что такого Петьку мало за это расстрелять.