"Леонид Сергеевич Соболев. Зеленый луч (про войну)" - читать интересную книгу автора

упругого чугуна, телки-геррифорды с твердыми желваками рожек на плоском
широком лбу; розовые, суетливые поросята с трудно произносимыми титулами
древних пород и даже жеребята, высокие, плоские и тонконогие. Все они были
чистенькие, мытые-перемытые Парфеновной, матерью и самим Алешей, веселые,
сытые, ласковые, и все имели имена: "Панночка", "Мазепа", "Руслан", "Демон",
"Каштанка" (называл их сам Алеша, и это зависело от того, что читала ему
вслух по вечерам мать).
В детстве Алеша любил играть с ними. Порой, навозившись, он схватывал
вздрагивающее тельце и валился с ним на диван, прижав лицо к теплой пушистой
шерстке. Закрыв глаза, он слушал биение крохотного робкого сердца, и ему
казалось, что тот чудесный огонек, о котором говорил отец, трепещет и
вспыхивает, готовый погаснуть. Жалостное и тревожное чувство овладевало им,
и ему становилось совершенно ясно, что надо немедленно сделать все, чтобы
огонек этот не по гас. Он вскакивал и мчался к отцу, крича, что "Онегин"
гибнет (в слове "умирает", по его мнению, было мало трагизма). И тогда
Сергей Петрович, пощипывая рыженькую бородку, тоже наклонялся над
беспомощным тельцем, но потом, выпрямившись, улыбался и успокаивал Алешу.
Они садились рядом на диван, и отец, почесывая за ухом очередного Алешиного
любимца, говорил о том, что, заболев, этот козленок сам найдет травку,
которая его вылечит, хотя никто его этому не учил. Он увлекался и, забывая,
что говорит с ребенком, сбивался на восторженную биологическую поэму,
воспевая великую силу таинственного чудесного огонька. Он рассказывал о
жизни, которая сама прокладывает себе дорогу, совершенствуясь в поколениях,
расцветая в новых, все улучшающихся формах, и убеждал сына в том, что в
заботах о всякой жизни, в охране ее, в помощи ей и заключается смысл
существования человека, самого умного из живых существ и потому
ответственного за них. Алеша не все понимал, но огромная любовь к миру, до
краев наполненному жизнью, сладко сжимала его сердце и очень хотелось, чтобы
все поскорее были красивы и счастливы.
Тринадцати лет он пережил потрясение, внезапно опрокинувшее философию
отца. Это произошло в областном городе, куда отец отправлял его на зиму к
тетке, чтобы дать ему возможность учиться в десятилетке.
Какой-то незадачливый педагог додумался устроить экскурсию детей на
мясокомбинат - "в целях приближения к освоению понимания значения
животноводства как решающей проблемы края", а другие чиновники, равнодушные
к детям, однако такими же суконными словами уверенно рассуждавшие о детской
психологии, не только не остановили его в преступном этом намерении, но,
наоборот, одобрили данное мероприятие.
Запах крови, томительный и душный, встретил детей за первой же дверью,
ведущей в цехи. Кровь темным и еще горячим потоком текла по канавкам в полу,
кровью были забрызганы белые халаты людей, мелькавших в теплом, влажном
тумане, подымавшемся от парного мяса. Они снимали шкуры, отрубали копыта,
спиливали рога, и всюду, задевая детей, медленным нескончаемым потоком плыли
над головами подвешенные к рельсам красные ободранные туши.
Бледные от волнения, с бьющимися маленькими сердцами, дети, стараясь
храбро делать вид, что им все равно, дрожащей, теснящейся друг к другу
стайкой шли за самодовольным педагогом, который, расспрашивая
сопровождавшего экскурсию инженера, так и сыпал цифрами, названиями,
техническими пояснениями.
Наконец их привели в светлый просторный зал. Здесь было пусто, чисто и