"Леонид Сергеевич Соболев. Капитальный ремонт [И]" - читать интересную книгу автора

пенни сдачи заставляли чувствовать себя в иностранном городе. Даже часы - и
те отличаются на двадцать минут от петербургского времени: здесь время свое,
не российское.
В двенадцати часах езды от столицы Российской империи стоит на голубом
граните скал иностранный город, и время в нем - не российское. Российское
время - хмурое, царское время - медленно, неверно и томительно: оно
спотыкается над огромной империей, завязая в ее просторах, как пьяный в
непобедимой грязи сельской улицы. Оно бредет в будущее - ленивое, неверное,
подгоняемое петербургской трехцветной палкой российское время, - и кажется,
что оно всегда чешет затылок в тупом раздумье:
- Куды гонят?..
И никто не знает, куда его гонят - тысячелетнее бородатое российское
время, подхлестываемое самодержавием. Оно бредет из мглы веков, проламывая
бердышами головы татар и поляков, подминая соседние ханства и царства под
медленный шаг потемкинских армий, под легкие копыта императорской кавалерии,
устилая Европу разноцветными мундирами александровской гвардии, Азию -
белыми рубахами скобелевских отрядов, Восток - черными папахами
куропаткинских армий. Приобретая, завоевывая, порабощая, отягощаясь
собственной добычей, бредет российское время от войны к войне, и войны
торчат верстовыми столбами, меряя тяжкий путь Руси, России, Империи
Российской. Войны и восстания дымятся кровью и пожарами по всей стране,
первой в мире по пространству. Размеренный шаг русской армии с равной
тяжестью ступает в лужи иностранной и в лужи русской крови. Трехгранные
штыки с одинаковой силой втыкаются в турецкие, французские и в мужицкие
кишки. Барабаны бьют одинаково ровную дробь перед играющими белыми ногами
императорского коня на площади и перед вздрагивающими ногами только что
повешенных бунтовщиков.
Российские города равнодушно гордятся своими годами, и блеск одних
годов затмевается глухим предвестьем других. Кичится Киев 988 годом, когда
голая Русь полезла в святую днепровскую воду, таща за собой Перунов и
Даждь-богов. Привычно, как купчиха тысячным перстнем, гордится Москва 1812
годом, - а в перстне играет зловещий отсвет залпов и пожаров кривых улиц
Пресни. Ревниво хранит Севастополь пороховую славу одиннадцати месяцев 1855
года, - и с дымом нахимовских бастионов смешивается дым догорающего крейсера
"Очаков". На башне царицы Сумбеки хмурым царским орлом застыл год 1552,
когда Казань перестала быть ханством, а под башней, выкинутые из лавок и
дворцов пугачевскими толпами 1774 года, втоптаны в грязь шелка, товары и
животы купцов, камзолы, ордена и пудреные головы дворян. Кавказ подымает к
снеговым вершинам десятки годов жестокой и темной истории завоевания его
аулов. Иртыш качает в желтых струях год 1582, когда на тундры, тайгу и
многоводные сибирские реки легло хмурое и тяжелое слово: "Сибирское
царство". Угрюмо хранит Гельсингфорс год 1809, год окончательного
присоединения Финляндии "к семье российских народов".
И молчат города, все города Российской империи, смотря сквозь дымные и
теплой кровью сочащиеся цифры 1904-1905, - смотря сквозь них вперед, в
мутную и неизвестную даль грядущих годов, молчат и идут за российским
медлительным временем ленивой, бестолковой, толкающейся толпой, сами не
зная, куда гонит их гербовая министерская бумага из Санкт-Петербурга...
Они идут покорной толпой - разноязычные, разнолицые, в разное время
завоеванные города, княжества и царства: Москва, Киев, Владимир, Новгород,