"Анатолий Пантелеевич Соболев. Тихий пост (Повесть)" - читать интересную книгу автора

случае надобности помочь Жохову. Генка стоял разинув рот. Он был
ошеломлен гамом и беспрестанным движением птиц. Он переводил глаза то на
камни, покрытые, как накипью, птицами, то на небо, где тучами летали
птицы, то на море, которого не было видно опять же из-за птиц.
Нахлобучив шапку на самые брови, чтобы какая-нибудь птица не
выхлестала глаза, Костыря осторожно спускался вниз. Когда он достиг
ближайшего выступа и утвердился на нем, шум возрос. Птицы, спугнутые
непрошеным гостем, поднялись в воздух и сотрясали его неистовым
многоголосым криком. Они летали над Костырей, стараясь отогнать его от
яиц, и щедро поливали жидким пометом... Но Костыря был не из робкого
десятка. Он знай себе наполнял корзинку отборными яйцами. Длилось это с
полчаса, и ребята оглохли от крика и хлопанья крыльев. Наконец Костыря
дернул веревку три раза, и ребята стали его вытаскивать наверх. Вытащили
и схватились за животы от смеха. Перед ними стояло какое-то чучело,
облитое белым пометом, все в перьях и в пуху, а в корзинке сверху лежали
разбитые яйца.
- Чего ржете, народ! - осклабился и сам Костыря. - Для вас старался.
Ребята отошли подальше от птичьего шума и крика и общими усилиями
очистили Костырю.
- Теперь будем ходить сюда, как на птицеферму, - довольно говорил
Костыря, отмывая снегом руки и лицо.
- Набрать их и в снег, - предложил Жохов. - Как в погребе
сохранятся.
- Точно, - поддержал эту мысль Костыря. - И вообще, надо сюда ходить
на огневую подготовку, по движущимся целям бить.
- Смотри, какие яйца, - показал Лыткин Курбатову. - Как груши,
поэтому и держатся на камнях, а куриные давно бы скатились.
Приспособились птицы к условиям.
- Глядите-ка, - ткнул рукой Костыря.
Все посмотрели, куда он показал, и увидели, как полярная крупная
сова треплет в мохнатых когтистых лапах чайку, отрывая окровавленным
клювом куски мяса с пухом и перьями. Другие чайки сидели рядом равнодушно
и беззаботно, нисколько не обращая внимания на свою погибающую подружку.
Костыря схватил камень и кинул в сову. Сова выпустила добычу и
низко, косо заскользила над камнями.
- Помирать полетела, - сказал Костыря. - Снайперский удар.
В тот вечер Генка Лыткин усердно рисовал Чупахина. Длинное, вечно
бурое, с белыми бровями и крупным сухим носом лицо старшины было
преисполнено значительности и торжественной суровости. Подтянутый,
наглаженный, с начищенными до блеска пуговицами, в полной парадной форме,
с автоматом на груди, Чупахин застыл по стойке "смирно", не мигая и не
дыша, ел глазами Генку, который, как заправский художник, то относил от
себя лист бумаги и, прищурясь, смотрел на рисунок, то пододвигал к себе и
кидал на него штрихи, то впивался глазами в самого Чупахина, и от этого
взгляда старшина еще больше каменел. Старшина был узкоплеч, жердист, но
во всей его нескладной фигуре чувствовалась трехжильность и та внутренняя
уверенность в своей правоте, которая заставляет уважать и побаиваться.
Не так-то просто было написать с некрасивого Чупахина портрет
бравого старшины, а именно такой он и требовал, ни больше ни меньше.
Генка Лыткин упрел, лицо его выражало досаду, что вот уступил просьбам