"Сергей Снегов. Формула человека ("Люди и призраки" #2)" - читать интересную книгу автора

сконструировал машину, определяющую степень искусственности любого объекта.
Ничего равноценного его теории и этой машине, которую мы недавно стали
испытывать, еще не существовало. Даже перед золотым крестом господа на
Страшном суде я буду настаивать, что Шеф совершил поворот в развитии
человечества. Все ученые рядом с шефом - мальчишки возле титана. До него
вообще не было ученых. Ибо Шеф... нет, не буду предварять события! У меня
путаются мысли, и я тороплюсь... Все это слишком необыкновенно, слишком
важно для всех нас. Речь идет о судьбах человечества, я не собираюсь это
скрывать.
Я вспоминаю, как Шеф швырнул мне на стол кипу исчерканных бумаг. У меня
замерло сердце и подогнулись колени. Бумаги выглядели потрясающе: помятые,
запачканные чернилами и маслом. Их вид предвещал переворот, может быть, даже
катастрофу. Я не мог оторвать от них глаз. Потом я посмотрел на часы и на
Шефа. Стрелки показывали восемь, а Шеф был спокоен. От него исходил аромат,
легкий, почти неуловимый чего-то острого и раздражающего, обычные - и
необыкновенные - его духи, так мне тогда казалось. Пусть все знают: новая
эпоха началась в восемь часов вечера шестого апреля 1975 года, в Пасадене,
городе около Лос-Анджелеса, а Шеф был спокоен, и от него пахло духами. За
окном бушевал закат, небо корчилось в безмолвном сиянии - бумаги пылали, как
подожженные. А Шеф был почти задумчив в это удивительное мгновение
человеческой истории.
- Вы остолоп, Ричард! - заметил он дружески. - Я не встречал большего
оболтуса. Ну, чего вы так уставились на стол? Вычисления надо проверить, а
не любоваться ими. Введите их в вашу собаку... я хотел сказать - в машину.
Я не мог сделать движения. У меня отказал голос.
- Это?.. Это?.. - еле выговорил я.
- Да, это, - сказал он. - Я поражен вашей проницательностью. Если и
дальше пойдет так же, лет через десять вы станете почти умным человеком.
Я взял листочки в руки. Я перебирал их, как драгоценные камни. Они были
драгоценней бриллиантов. В них содержалась полная теория биологических
автоматов: самонастраивающиеся, самовоспроизводящиеся, саморазвивающиеся
системы. Не жалкие механическо-электронные роботы, но разумные искусственные
существа. О, нет, я не собираюсь приписывать Шефу честь первосинтезатора
живых автоматов! Этот научный подвиг совершил профессор Пайерс. Именно
Пайерс, а не Шеф, создал первую живую мышь - и она была настолько живой, что
реальные мыши приняли искусственницу в свою среду. К сожалению, первое живое
существо пока остается и последним. Ни сам Пайерс, ни другие лаборатории
мира не сумели повторить его достижения. Синтетическая мышь Пайерса
невоспроизводима. Она была таким же плодом эмпирической работы, как и
реальные живые мыши - и в такой же мере случайна и нестандартна. Если бы я
не опасался быть ложно понятым, я сказал бы, что Пайерс не сконструировал, а
родил свою мышь. Он прилежно собирал ее из клеток, самоотверженно склеивал
из тканей, а не рассчитывал по формулам - естественно, что он не сумел
воспроизвести своего же шедевра. И от гения нельзя требовать большего, чем
он может. Пайерс не обладал математическим расчетом мыши. В каждом существе
от рождения заложена его формула - неудивительно, что любая пара родителей,
не трудя мозгов, печет потомство. Производство детей - устоявшаяся эмпирика
быта. Но первосоздание - вдохновенный полет в неизвестное. Хорошее
первосоздание требует хорошо разработанного проекта. Разработать проект
мыши - я уже не говорю о человеке - а затем наладить воспроизводство мышей,