"Сергей Александрович Снегов. Норильские рассказы " - читать интересную книгу автора

воняло портянками и дегтем. Максименко скосил на Панкратова глаза и сделал
жест рукой: "Классика - сперва почешется под мышкой, потом заскребет в
голове".
Панкратов вздохнул, почесал под мышками, поскреб в голове и бороде,
опять вздохнул.
- А насчет еды - не прижимисто? На этапе, братва, больше святым
духом... Баланда - горошинка за горошинкой гонится, никак не того...
- С едой худо,- промямлил Максименко, откидывая голову на подушку и
уставя скучные глаза в неугасимую тюремную лампочку, - Суп рататуй,
посередке - кость, по бокам - шерсть... А кто попросит добавки, тут же в
карцер - трое суток холодного кипяточку... Давай, Сережка, давай -пятнадцать
вопросов!
Панкратов стал укладываться. Он что-то шептал, может, посмеивался себе
под нос, может, жаловался на тяготы. Он нас не интересовал. Он был не по
плечу нашей элитной тюрьме.
- В пять часов принесли обед. Во внутренней тюрьме No 2 на Лубянке, где
я сидел уже полгода, кормили по-столичному - два раза в сутки мясное. В тот
день выдали по миске борща из крапивы, а на второе навалили пшенной каши с
говяжьими шкварками. Мы поболтали ложками в борще и пожевали кашу. Ночные
допросы и духота не развивали аппетита. На изредка выдававшиеся книги мы
накидывались энергичней, чем на еду. Панкратов один умял больше, чем мы
втроем. Он не ел, а объедался - жадно оглядывал миску, опрокидывал ложку в
рот как рюмку - медленно, блаженно изнемогая от жратвы.
Но над кашей он вдруг замер. Клочковатая бородка, брови-кустарники и
разноцветные - один темно-серый, другой салатно-зеленый - глазки согласно
изобразили изумление, почти смятение.
- Братцы! - сказал он огорченно, - А ведь каша - моя!
- Твоя,- согласился Максименко, - Нам ее по ошибке выдали. Возьми и мою
миску. Прости сердечно, что по незнанию проглотил две ложки.- Он строго
поглядел на меня.
- Ты! "Вам не касается?"- как говорит наш корпусной надзиратель,
которого ты мне вчера загадал, как историческую фигуру. Возвращай чужую
кашу!
Я тоже протянул Панкратову миску. Он засмеялся.
- Вы не так меня поняли, ребятки. Пшено мое. Наше казахстанское просо -
единоличное...
Мы все же не думали, что он так глуп. Даже церемонный Лукьянич вздернул
брови.
- Позвольте, а как вы узнали, что ваше пшено? Мало ли в стране засевают
проса? В нашем крае под него занимали сто тысяч гектаров.
Панкратов хмуро поглядел на Лукьянича.
- Насчет гектаров не скажу, а свою миленькую везде узнаю. Мое -зернышко
к зернышку! - Он вздохнул и отставил миску.- В горло не лезет!
Лукьянич попробовал его урезонить:
- Ваше просо, наверное, там и осталось - в Казахстане. Будут жалкий
мешок зерна возить в Москву
- Осталось, как же! - зло сказал Панкратов,- Все подчистую подмели
товарищи уполномоченные. И за меня, и за папу римского взыскали налоги от
Адама и до самого светопреставления. Так и объяснили - на чужом горбу в рай
собираемся...